Но именно СССР стал первым государством, нарушившим моральные обязательства по этому пакту в пограничном вооруженном конфликте с Китаем в том же 1929 г. В разгар конфликта Сталин считал необходимым перейти от отрядов, посылаемых в Манчжурию «для выполнения отдельных эпизодического характера заданий» к организации там «повстанческого революционного движения», главным образом силами китайцев, и «установить революционную власть». Он остался доволен перенесением военных действий на территорию Китая, тем, что «здорово их попугали наши ребята из Дальневосточной армии». И все это, по его словам, не противоречило международному праву{630}. Когда в декабре 1929 г. США, Англия и Франция, поддержанные рядом других государств, обратились к правительству СССР с призывом выполнить «свои священные обещания» по пакту Бриана-Келлога для мирного урегулирования советско-китайского пограничного конфликта, они натолкнулись на решительный отказ. В советском ответе обращение трех западных держав оценивалось как «акт недружелюбия» и ничем не оправданное вмешательство в двусторонний конфликт{631}. Сталин так высказался о советском ответе западным странам: «Америку с Англией и Францией с их попыткой вмешательства довольно грубо отбрили… Пусть знают большевиков!»{632}. Для сталинского руководства обязательства по пакту Бриана- Келлога на самом деле не имели никакой ценности.
Принципиальная линия советского руководства «стоять особняком» (Г.В. Чичерин) в международных делах сказалась на его отношении и к проектам укрепления европейского мира, рожденным в Эру пацифизма.
Значительное распространение получили проекты политического и экономического объединения стран континента, автором одного из которых был Р. Куденхове-Калерги (Австрия). В его книге «Пан-Европа» (1923 г.), сыгравшей большую роль в эволюции идеи единения стран континента, России отводилась роль некоего моста между Европой и Китаем, но препятствием были ее опасные социальные эксперименты. Европа, считал автор, должна признать «русскую опасность» и обеспечить свою безопасность путем создания Соединенных Штатов Европы. В конце 1924 г. был обнародован манифест панъевропеизма, а вскоре на конгрессе в Вене было провозглашено образование «Панъевропейского союза», членами которого стали политические и общественные деятели европейского и мирового масштаба: Э. Эррио, Л. Блюм, Э. Даладье, Ж. Поль-Бонкур, поэт П. Валери (Франция), Я. Шахт, К. Вирт, писатели Томас и Генрих Манны (Германия), Ф.Н. Бейкер (Англия), испанский философ X. Ортега-и-Гасет, всемирно известные ученые А. Эйнштейн, 3. Фрейд и другие.
В Советском Союзе, не найдя ничего лучшего, подвергли движение за объединение Европы критике как «реакционное». Между тем это движение явилось здоровой реакцией на бедствия Первой мировой войны.
Однозначно негативную позицию занял Советский Союз в отношении идеи европейского федерального союза, высказанной министром иностранных дел Франции А. Брианом на сессии Ассамблеи Лиги наций в сентябре 1929 г. Деятели, входившие в советское руководство, в большинстве своем — представители ленинской гвардии, исходили из положений, которые были сформулированы Лениным еще в 1915 г. Основатель советского государства считал, что такого рода объединения «при капитализме либо невозможны, либо реакционны», так как они могут быть только соглашением капиталистов о том, «как бы сообща давить социализм в Европе, сообща охранять награбленные колонии…»{633}.
Исходя из политико-дипломатической установки, что любая организация капиталистических стран имеет явной или скрытой целью борьбу против СССР («кто не с нами, тот против нас»), НКИД СССР инструктировал советские представительства в странах, которым Франция официально предложила войти в состав предполагаемой европейской федерации, в беседах на эту тему «указывать на абсолютно отрицательное отношение нашего Союза к плану Бриана»{634}. Однако когда встал вопрос о приглашении СССР к участию в обсуждении вопроса по дипломатическим каналам, М.М. Литвинов (сменивший в 1930 г. на посту наркома иностранных дел Г.Б.Чичерина) вновь, как и в случае с Пактом против войны 1928 г. (пактом Бриана — Келлога), высказался за принятие приглашения.
В фондах Архива внешней политики Российской Федерации сохранилось письмо М.М. Литвинова на имя И.В. Сталина от 27 июня 1930 г., которое позволяет несколько раскрыть тайные мотивы советской политики. Литвинов писал: «Мне представляется, что можно провести некоторую аналогию между нынешней затеей Бриана и пактом Келлога. И та, и другая затея может быть целиком направлена против СССР, если мы добровольно, несмотря на приглашение, останемся совершенно в стороне; а с другой стороны, она может быть значительно обезврежена в случае нашего участия в той или иной форме, хотя бы с целью разоблачения». И в конце письма: «Представляется совершенно необходимым иметь в стане врага, по крайней мере, своего наблюдателя»{635}. Ограниченность архивного материала не позволяет выяснить до конца, то ли Литвинов, известный своей прозападной ориентацией, искал обходные пути вовлечения СССР в общеевропейский процесс, то ли его целью действительно было вести деструктивную работу изнутри, «в стане врага»{636}.
Важно отметить — и это стало известно лишь из архивных документов, — что Политбюро ЦК ВКП(б) на своем заседании 25 сентября 1930 г. приняло решение о неучастии СССР в переговорах о Европейском союзе{637}. Оно было принято после того, как 27 европейских государств согласились с тем, что «тесное сотрудничество в международных делах является жизненно необходимым для поддержания мира»{638}. Правда, благодаря усилиям М.М. Литвинова кое-какие переговоры с участием СССР продолжились. Но безрезультатно. Подход советских руководителей к решению проблемы международной безопасности по-прежнему определялся линией на конфронтацию с капиталистическими странами{639}. Проект Бриана не был реализован, но из движений того времени за объединение стран континента вырос Европейский союз наших дней.
Даже в середине 1930-х годов, во времена провозглашения Советским Союзом своей приверженности политике коллективной безопасности, вряд ли в Кремле были убеждены в ее осуществимости. По двум, согласно марксистско- ленинской трактовке вопроса, причинам. Во-первых, из-за межимпериалистических противоречий как носивших непримиримый характер. Во-вторых, из-за раскола мира на две системы в результате победы большевистской революции в России, превратившего международные отношения в арену борьбы между «восходящим» социализмом и «загнивающим» капитализмом. Кремлевские руководители еще долго будут считать войны, в том числе всеобщие (мировые), само собой разумеющимися. Сомнений в том, что социалистическому государству рано или поздно придется схватиться с врагами, капиталистическими государствами, не было. Именно со всеми — с «мировым империализмом».
Говоря о советской политике коллективной безопасности перед Второй мировой войной, обычно связывают ее проведение исключительно с именем М.М. Литвинова, наркома иностранных дел СССР в 1930–1939 гг. Фиксируя тем самым (вольно или невольно), что эта политика оказалась востребованной временно, в тактических целях. И для того, чтобы выиграть время для Большого террора 1937–1938 годов, и для того, чтобы попытаться припугнуть Гитлера возможной реанимацией Антанты времен Первой мировой войны. Во всяком случае, в сталинском «Кратком курсе истории ВКП(б)» (сентябрь — октябрь 1938 г.), не найти ни вразумительной ссылки на коллективную безопасность, ни даже упоминания коминтерновского народного фронта против фашизма и войны. А ведь и в том, и в другом случае официально провозглашался переход к новой стратегии в международной политике СССР и деятельности Коминтерна — «штаба мировой революции».
О смещении М.М. Литвинова, едва ли не единственного сторонника коллективной безопасности в советском руководстве (но не в самом высшем — Литвинов по партийной линии удостоился только членства в ЦК ВКП (б), откуда был исключен в начале 1941 г.), с должности наркома иностранных дел СССР было объявлено 3 мая 1939 г. А за день до этого Сталин получил очередной закрытый для публики ТАССовский бюллетень на нескольких страницах с материалом «Английская печать о позиции Англии в англо-совет- скихпереговорах», содержащим суждения дипломатических корреспондентов ряда влиятельных английских газет. Среди прочего в материале лондонской газеты The Times говорилось: «СССР получил заверения, что если он объявит о своей готовности помочь сопротивлению агрессии в Восточной Европе, если об этом попросят государства, подвергшиеся нападению, то он не останется один. Великобритания и Франция немедленно откликнутся со своей стороны». На этой и на следующей странице Сталин в явном раздражении начертил дважды красным карандашом: «Болтовня о неделимости мира»{640}.