Я стараюсь не думать о том, сколько на них крови, и вместо этого сосредотачиваюсь на лице Кейджа.
— Расскажи мне, что случилось.
Я сглатываю, закрывая глаза, чтобы прогнать изображение взрывающейся головы Виктора, которое продолжает воспроизводиться в замедленной перемотке.
Глухим голосом, который звучит далеко для моих собственных ушей, я говорю:
— Мне звонил Максим. Он сказал, что ты предал его. Ослушался его. Он упомянул моих родителей. Он сказал, что мы все должны заплатить за то, как я настроила тебя против него. Потом Виктор появился здесь. Он спросил, где деньги. Я рассказала ему о трастовом фонде, который ты открыл на мое имя. Тогда он… он повел себя странно. Виктор хотел знать, где ты живешь. Были ли мы на связи. Он вел себя так, будто ты больше не работаешь на Максима. Я не поняла, что он имел в виду. Тогда это не имело значения, потому что он собирался застрелить меня. Я попыталась сбежать… Моджо укусил его… а потом все произошло так быстро…
Я открываю глаза. Кейдж становится на колени передо мной, сжимая мои руки, на его лице написано страдание и вина.
— Зачем он пришел? Что ты сделал? Что случилось?
Кейдж мгновение молчит, затем отпускает мои руки и встает. Он отворачивается, делает несколько шагов, останавливается, затем поворачивается обратно.
Выражение его лица при этом становится пустым. Когда Кейдж говорит, его голос звучит глухо.
— Он пришел за деньгами. Как и я.
Я пристально смотрю на Кейджа. Внезапно мне становится очень трудно произносить слова.
— Как и ты? Я не понимаю.
Когда Кейдж молчит, я подсказываю:
— Ты имеешь в виду, что он хотел получить деньги, которые ты мне дал?
— Нет.
— Тогда о каких деньгах он говорил?
То, как Кейдж смотрит на меня, пугает. В его глазах мертвенность, конец, но я не знаю, что это значит.
— Сто миллионов долларов, которые твой жених украл у Макса, — тихо говорит Кейдж.
Мое бешено бьющееся сердце замирает.
Однажды, когда мне было десять лет, я спрыгнула с самой высокой платформы для дайвинга в общественном бассейне. Слоан подбила меня на это, и я, конечно, сделала это.
Я хотела сделать пушечное ядро, потому что это было весело и броско. Но я все испортила, слишком быстро отпустив ноги и кувыркнувшись вперед, так что приземлилась плашмя на поверхность воды.
Лицо, грудь, живот, бедра – я ударилась всем разом.
Удар был сильным. У меня перехватило дыхание. Это было больно, как огонь, как будто гигантская рука ударила меня по замерзшему асфальту и раздробила каждую кость в моем теле.
Я была буквально парализована. Каждый дюйм моей кожи горел.
Ошеломленная, измученная, я плыла лицом вниз ко дну бассейна, пока Слоан не прыгнула и не спасла меня.
Пока Дэвид не исчез, это была самая сильная боль, которую я когда-либо испытывала.
Теперь я снова чувствую это, ту яростную боль. Эту сокрушительную, удушающую боль.
Я шепчу:
— Мой покойный жених? Дэвид?
Кейдж делает паузу. Смотрит на меня пустыми, прощальными глазами.
— Его зовут не Дэвид, а Деймон. И он все еще жив.
37
Кейдж
По крайней мере, один раз в жизни каждый человек сталкивается с необходимостью расплаты.
Мой отец говорил мне об этом. Он много знал о расчетах. О расчете прибылей и убытков. О том, чтобы вовремя прощаться. Он оставил все, что имел в России, чтобы начать новую жизнь на новой земле. Чтобы у его детей было больше возможностей, чем у него самого.
Отец заплатил жизнью за этот риск, но я сомневаюсь, что он пожалел бы об этом. Он был сильнее меня. Отец никогда ни о чем не жалел.
Но я сейчас стою здесь… Я сожалею обо всем этом.
Если бы я только сказал Натали с самого начала, мне не пришлось бы сейчас выносить это выражение на ее лице.
Мне не пришлось бы видеть, как любовь Натали ко мне сгорает в огне.
Она сидит совершенно неподвижно. Ее спина прямая. Лицо бледное. Руки Натали раскинуты на бедрах. На ее шее ожерелье, которое я ей купил, и оно блестит, словно лед.
Тихим голосом она говорит:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Деймон?
Это приглашение продолжать. Или, может быть, это просьба остановиться. Я не могу сказать.
Единственное, что я знаю наверняка, это то, что если бы человек мог умереть от одного взгляда, я уже был бы мертвецом.
— Он был нашим бухгалтером.
Ноздри Натали раздуваются. Что-то темное собирается в ее глазах.
— Ты знал его лично?
— Да.
Я не могу вынести выражение ее лица, поэтому отворачиваюсь, проводя рукой по волосам.
— Макс безоговорочно доверял ему. Он блестяще разбирался в цифрах. Сэкономил организации кучу денег. И мы тоже много чего сделали. Фондовый рынок, оффшорные счета, международная недвижимость… Деймон был гением. Настолько умным, что никто даже не заметил, что он снимал деньги со счетов. Что он открыл сотни подставных счетов, на которые переводил деньги. Что он планировал свой побег в течение многих лет, прежде чем, наконец, сбежал.
Тиканье часов на стене кажется неестественно громким. Когда Нат молчит, я поворачиваюсь к ней.
Она словно превратилась в статую.
Холодная. Безжизненная. Пустая. Одна из тех мраморных скульптур, которые украшают гробницу.
Чтобы справиться с агонией, подступающей к горлу, я продолжаю говорить.
— Он заключил сделку с федералами. Дал им показания в обмен на свою защиту. Свидетельствовал против Макса на суде. Предоставлено огромное количество данных, записей, гроссбухов, файлов. Макс был осужден и приговорен к пожизненному заключению. Деймон вошел в систему защиты свидетелей. Правительство дало ему новое имя. Новую личность. Новую жизнь. Его перевели сюда. — Я делаю глубокий вдох. — А потом он встретил тебя.
Натали неподвижно смотрит на меня. Когда она говорит, голос звучит так, будто ее накачали наркотиками.
— Я тебе не верю. У Дэвида не было ни пенни за душой. Это ложь.
Я достаю из кармана сотовый телефон, открываю приложение с картинками, листаю его, пока не нахожу то, что ищу. Затем я протягиваю ей телефон.
Натали молча берет его у меня. Она смотрит на картинку на экране. Ее горло сжимается, но Нат не издает ни звука.
— Проведи пальцем влево. Это еще не все.
Палец Натали скользит по экрану. Она делает паузу, затем снова проводит пальцем. Она продолжает листать фотографии несколько мгновений, ее лицо становится все более и более бледным, пока не становится белым.
Она перестает стучать по экрану и говорит:
— Кто эти люди с ним?
Когда Натали поворачивает телефон лицом ко мне, я напрягаюсь. Затем я смотрю ей в глаза.
— Его жена и дети.
Ее губы приоткрываются. Часы тикают. Мое сердце колотится в груди, как барабан.
— Его… жена.
— Он был женат, когда вошел в программу по защите свидетелей. Клаудия все еще живет в том же доме. Понятия не имеет, что с ним случилось. Он оставил все позади, включая ее.
Ее голос срывается, Нат говорит:
— И детей.
— Да.
— Когда мы были вместе, Дэвид был женат и имел детей.
— Да.
— Он присвоил деньги у мафии, передал доказательства штату, посадил Макса в тюрьму, бросил свою семью… затем приехал сюда с новой личностью и… и…
— Встретил тебя. Сделал тебе предложение.
Схватив телефон, Натали опускает его на колени и закрывает глаза. Потом она сидит, не двигаясь и ничего не говоря, бледная, как привидение, и такая же безжизненная, если не считать вены, дико пульсирующей сбоку на ее шее.
Я бы перерезал себе вены и истек кровью на коленях перед Натали, если бы думал, что это избавит ее от боли, но я знаю, что этого не случится.
Единственное, что я могу сделать, это продолжать говорить ей правду.
— До прошлого года мы не знали, куда он делся. Затем мы установили контакт внутри бюро. Кто-то, кто готов обменять информацию на наличные. Он дал нам знать, куда они перевели Деймона, дал нам его новое имя, все. Но к тому времени Деймон уже двинулся дальше.