Любовь, которую я чувствую к нему в этот момент, огромна и пугает, представляя собой внезапно нахлынувшее горячее, неконтролируемое расширение в моей груди.
Чувствуя, что мое сердце просто раскололось, я всхлипываю.
Кейдж замирает.
Я умоляю:
— Не останавливайся. Я в порядке, точно.
Кейдж наклоняется надо мной и кладет руку на матрас рядом с моей головой. Тяжело дыша, он целует меня в щеку.
— Скажи мне, детка. Скажи мне, что тебе нужно.
— Трахни меня. Заставь меня кончить. Скажи, что ты никогда меня не отпустишь, и что ты не шутишь.
Он тихо стонет, затем снова целует меня, в щеку, шею и плечо.
— Я никогда тебя не отпущу. — Он вливается в меня. — Никогда, детка. — Кейдж снова входит в меня. Он понижает голос. — Никогда.
Затем он встает на колени и тянет меня за собой, пока мои связанные руки не вытягиваются полностью, и я насаживаюсь на его бедра, моя грудь парит над матрасом.
Кейдж обнимает меня за талию, обматывает мои волосы вокруг запястья, как поводок, и начинает трахать меня, спасая нас лишь на какое-то время от кораблекрушения, к которому мы направляемся.
34
Кейдж
Когда вид за окном спальни меняется с черного на серый, меня угощают моей новой любимой вещью в мире:
Натали просыпается в моих объятиях.
Она шевелится, вздыхая. Ее голова покоится на моем плече. Я глажу ее по волосам и нежно целую в губы. Ресницы Натали трепещут, затем приподнимаются, потом я смотрю в эти удивительные серо-голубые глаза, и мое сердце разрывается от счастья.
— Ты наблюдал за мной, пока я спала, — шепчет она.
— Верно.
Подавив улыбку, Натали притворяется, что стонет.
— Так пугающе.
Я снова целую ее, наслаждаясь ощущением мягких губ Натали на моих.
— Ничего не могу с этим поделать.
— Я тебе нравлюсь, да?
Я говорю с полной убежденностью:
— Я бы насадил на свой меч целые армии, если бы ты меня об этом попросила.
Натали морщит нос.
— В этом нет необходимости. — И добавляет после паузы: — У тебя вообще есть меч?
— У меня их много, только все они стреляют пулями.
— А. Попался.
Мы улыбаемся друг другу.
Само небо не могло быть более чертовски совершенным, чем это.
Натали прижимается ко мне, как кошка, выгибая спину, все ее мышцы напрягаются, затем со счастливым вздохом откидывается назад, прижимаясь ближе к моей груди.
Я зарываюсь лицом в ее волосы и шмыгаю носом, как какой-то наркоман.
Смех Натали мягкий и сладкий.
— Мне обязательно следует отправить благодарственное письмо компании-производителю моего шампуня для волос.
— Это не твой шампунь так хорошо пахнет, — говорю я хриплым голосом. — А ты. Ты восхитительна. — Я вдыхаю у ее шеи. — От запаха твоей кожи у меня кружится голова.
Натали скользит рукой по моей шее и погружает пальцы в мои волосы, все еще тихо смеясь.
— Ты слушаешь слишком много песен о любви.
Потом мы целуемся. Медленные, мягкие поцелуи, которые задерживаются, становятся горячими.
Натали прижимается грудью к моей груди. Я погружаю пальцы в изгиб ее бедра и притягиваю ее ближе.
— Тебе больно?
Я двигаю рукой, и теперь я ласкаю ее ягодицы.
— Ага. Везде. Но мне это нравится.
Я выдыхаю, кровь приливает к моему члену. Я шепчу:
— Ты такая чертовски милая, детка. Ты так сильно кончила для меня.
— Помнится, у тебя самого был довольно сильный оргазм, — поддразнивает Натали.
— Я видел звезды.
— Ты зарычал, как лев.
— Да. Вот что ты заставляешь меня чувствовать. Лев. Я твой одурманенный лев, который ходит за тобой на четвереньках.
— Одурманенный. Ты гуглишь любовные слова. Мне нравится.
Целуя шею Натали, я провожу открытой ладонью по ее заднице, бедру, потом снова бедру и спине, запоминая каждый изгиб ее тела. Кожа Натали мягкая и гладкая, теплая и податливая.
Я хочу вонзить зубы в каждый дюйм ее кожи.
— Ты рычишь, Симба, — шепчет Натали.
Я игриво кусаю ее за шею. Мой член пульсирует.
Но я уже опаздываю.
Когда я вздыхаю у горла Натали, она знает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— О нет. Так скоро?
Разочарование в ее голосе пронзает мое сердце. Я перекатываюсь на спину и усаживаю ее на себя, устраивая так, как мне нравится, так что мы оказываемся грудь к груди, живот к животу, бедра на бедрах.
Моя грудь сжимается, когда я говорю:
— Я не смогу вернуться некоторое время.
— Как долго?
Я колеблюсь, но должен сказать ей правду.
— Наверное, месяц.
Натали не издает ни звука, а затем шепчет:
— У меня день рождения двадцатого февраля.
— Знаю.
— Это примерно через месяц. Так, может быть?..
— Ага. Обещаю.
Часть напряжения уходит из ее тела.
— Хорошо, — тихим голосом говорит Натали.
Это еще один кол в мое сердце, только на этот раз он вонзается в меня снова и снова.
Мы тихо лежим вместе. Наше дыхание становится синхронным. Снаружи птица начинает петь сладкую, грустную песню расставания.
Боже. Я схожу с ума.
Боль в груди усиливается, вызывая комок в горле.
После долгого молчания она шепчет:
— Хотела спросить тебя – что случилось с Крисом? Я уже несколько недель не видела, чтобы он проезжал мимо.
— Я обезглавил лошадь и оставил ее в его постели, пока он там мирно спал.
Натали вскидывает голову и смотрит на меня широко раскрытыми, полными ужаса глазами.
— Я пошутил, Натали.
Она выдыхает.
— О боже. Господи Иисусе. Не делай так больше!
Я чувствую себя немного оскорбленным.
— Во мне много плохого, но я не из тех людей, которые отрезают головы невинным сельскохозяйственным животным.
Натали кривит губы и говорит:
— Не будь таким дерзким, гангстер. Это очень известная сцена из очень известного фильма о мафии, а у тебя явная склонность к драматическим жестам. Это не значит, что это невозможно.
— У меня нет склонности к драматическим жестам.
— О, правда? Как бы ты тогда назвал трастовый фонд в десять миллионов долларов? Обычным делом?
Приподняв бровь, я тихо угрожаю:
— Кто-то напрашивается на хорошенькую порку.
Выражение моего лица заставляет Натали прикусить губу.
Я тоже хочу ее укусить.
Я переворачиваю нас, прижимаю ее к матрасу и жестко целую.
Это более жесткий поцелуй, чем раньше. Она так же настойчива, как и я, целует меня в ответ с тем же отчаянием, впиваясь ногтями мне в спину.
Я так сильно хочу засунуть свой член в ее влажное тепло и трахнуть ее в последний раз, прежде чем уйду, но это не поможет.
Нет никакой помощи от этой ужасной, грызущей потребности.
Ничего не поделаешь, и никуда от этого не деться.
— Так каков пароль?
— Что?
— То, что ты сказал, чтобы заставить Криса уйти с дороги.
— Ты прервала наш поцелуй, чтобы спросить меня о другом мужчине… пока мы лежим с тобой обнаженные в постели?
— Не уходи от вопроса.
— Отлично. Помощник шерифа Придурок получил от меня очень цивилизованный телефонный звонок с пространными объяснениями о том, почему это не в его интересах снова приближаться к тебе. Никогда.
Натали пристально смотрит на меня. Вероятно, пытаясь получить подсказки того, где я бросил тело.
Я улыбаюсь ей.
— Я сказал, что я цивилизованный человек.
— Да, верно. Но я не думаю, что ты и правда в курсе, что на самом деле означает это слово.
— Он жив и здоров, дорогая. Зуб даю.
Травмирован, в том числе с психологической точки зрения, но жив.
Я обрисовал ему очень четкую картину того, что я сделаю с ним, если он меня не послушает.
Я в последний раз от всего сердца целую Нат, затем встаю с кровати и одеваюсь.
Она молча наблюдает за мной.
Если ее слова уже не ранили мое сердце, то теперь это сделают ее глаза.
Своим хриплым голосом я говорю:
— Ложись спать. Увидимся в твой день рождения, детка.