туда залетел самолёт, я пока не разобрался, но у знатного русского фантаста Василия Васильевича Головачёва всякое могло случиться.
Извините, если кого обидел.
22 апреля 2008
История про сосульки
Когда потеплело, хорошо вспомнить о зиме. Впрочем я вспомнил об одной повести Абрама Терца. О сосульках я вспомнил, потому что зимой сосулька висит над гражданином, как дамоклов меч. Знаменитый кирпич, что падает на голову, всё-таки редок. А вот сосульки — дело обыденное.
Кое-где их зовут "сосули" — в этом слове отзвук "косули" и намёк на большой размер. Впрочем, топографии этого ледяного поребрика я так и не разузнал.
И всё меня свербило — откуда это, и ведь нет такой нации, чтобы так боялась сосулек. Какой-то архетип, а не сосулька. Причём все мы сосульки в детстве любим, ассоциируем их с леденцами.
Извините, если кого обидел.
23 апреля 2008
История про одноклассников
В условиях полного упадка посещений моей клеточки на "Одноклассниках" я подивился вот чему. Меня начали посещать стильные девушки девятнадцати-двадцати лет. То, что они представлены своими реальными фотографиями — я вижу отчётливо. то, что проблем с общением у них быть не может — тоже. Что им надо — решительно непонятно. Впрочем, как говорил городничий "Пришли… Понюхали… И ушли!".
Извините, если кого обидел.
23 апреля 2008
История про портвейн и гимнастку Кабаеву
Я наелся орехов и начал думать о том, что надо бы сделать пост, комментариями к которому надо сделать пару десятков анекдотов, которые уж превратились для меня в мемы. Среди них есть такой анекдот: "Пьяный приходит в аптеку и начинает требовать портвейн. Из окошечка отвечают, что это — аптека и портвейном они не занимаются. Пьяный отвечает, что всё понимает, знает, что не задаром, и что вот они, деньги.
Из окошечка возмущенно требуют прекратить.
Пьяный, покопавшись в карманах, добавляет мятый рубль (анекдот старый).
— Побойтесь Бога, — произносит он, получив ещё раз отказ, — это всё, что есть.
— Нет портвейна, нет! — кричит ошалевшая женщина в окошечке.
Наконец, пьяный уходит.
Он возвращается через два часа и видит за стеклом объявление, написанной дрожащей рукой: "Портвейна нет".
— Значит, всё-таки был, — говорит он и вздыхает".
Так вот, эта история практически идеально описывает обсуждение статьи в "Московском корреспонденте"..
Извините, если кого обидел.
23 апреля 2008
История про любовь
От какой-то тоски сейчас ночью читал один хороший роман, пока не натолкнулся на фразу: "Так-то мы друг перед другом нос дерём, а как эпидемия — так сразу и люди как люди, можно трахаться. Чумной барак спит с холерным, и никто не воображает".
Извините, если кого обидел.
24 апреля 2008
История про инопланетян
А вот вопрос к знатокам про один фантастический рассказ. Я, кажется, прочитал его в давние времена на последней странице журнала "Вокруг света" — то есть это был специальный, очень короткий рассказ (Но, может, у меня шалит память).
Дело там было в том, что в маленьком американском городке что-то происходит с электричеством — то ли там вся улица без света сидит, а у кого-то свет есть, то ли ещё как. Натурально, соседи недовольны — и упромысливают счастливца.
А над этим всем сверху, как в "Футураме", наблюдают инопланетяне — это они задумали уничтожить всё человечество. И говорят друг другу: вовсе не надо землян убивать, они сами себя поубивают — за какие-нибудь непонятные мелочи, etc.
Что это за рассказ?
Upd. Да, вот он. Спасибо.
Извините, если кого обидел.
24 апреля 2008
История про кофе (II)
…Надо сказать, что во всяком учебном заведении место рядом с буфетом называется "Сачок". Вернее, так называется место рядом со всяким буфетом. В отличие от университета, в Литературном институте это место было вынесено вон — через улицу.
Сначала это было крохотное кафе с народным названием "Цыплёнок". - тесное, маленькое, впрочем, скоро исчезнувшее, но возродившееся через несколько лет. Кажется, оно было увековечено Эргали Гером как кафе "Белочка" в его рассказе "Электрическая Лиза".
Но оно закрылось на вечный ремонт, чтобы стать потом частью универсального магазина.
Поэтому мы открывали для себя другие кафе. Было кафе внутри музея Революции — под охраной броневика и стоявшего ещё тогда там разбитого демократического троллейбуса. Это было кафе вечернее, хотя закрывалось в пять.
Вечерним считается кафе полутемное или просто темное, а дневным — светлое, такое как обновленный "Цыплёнок", нарёкшийся, впрочем, официально "Капакабаной".
Мои знакомые барышни (итальянские кожаные плащи, казавшиеся шиком в начале девяностых) так и говорили друг дружке:
— Пойдём в революцию?
В революцию — это на запах кофейного автомата и диковинного чуда в стальных чашках под названием "жульен". Так я исчез оттуда года на два — в кафе по соседству, что находилось в Музее Революции.
Потом пришли нормально-богатые и стали возить ненормально-длинноногих куда-то вдаль. Мне этот адрес до сих пор неизвестен.
Но тогда ещё царило в головах бедное равенство, и, вернувшись на угол Бронной и Богословского, можно было долго сидеть за томом Достоевского.
Товарищ мой Смуров ходил в кафе всегда одной дорогой — мимо синагоги на Бронной. Он был похож на настоящего хасида, в черном лапсердаке и шляпе с широкими полями. Настоящие хасиды недоуменно смотрели вслед Смурову: почему этот аид движется мимо?
За столиком из химического цвета желтой пластмассы Смуров рассказал историю из прошлой своей жизни. В этой истории, жившей отдельно от нынешней биографии Смурова, солью был роман с какой-то девушкой, одной из тех, что поселившись в кофейных историях, начисто теряют внешние приметы и лишаются имени. Из реальных девушек с мягкими руками и запахом только что снятых теплых платьев, из людей с вьющимися или прямыми волосами, они становятся персонажами.
В кофейной истории действовал и беллетризованный Смуров, не нынешний, а другой, персонажный, пролезающий через форточку к спящей девушке.
В новой "Капакабане" чёрный горький кофе был недорог, а чай был ещё более недорог, а если и на него не хватало, то можно было просто подсесть за круглый чёрный столик и точить лясы на сухую, или попросить ещё какой-нибудь дряни.
Впрочем, скоро забеременела одна из барменш и у неё началась боязнь трубочного дыма. К сигаретному не знаю уж как она относилась, но она всякий раз