в Нерчинск, то мачеха, прихватив тайные активы, бежала на какие-то непоименованные острова Карибского моря со стриптизёром из "Красной шапочки". Мальчик остался один в гигантской квартире на Тверской улице в Москве. И тут откуда ни возьмись, к нему приехал дядя из Киева. Слово за слово, хреном по столу, дядя поселился у него. Летом они переехали на пришедшую в запустение дачу. Дядя уверял, что торгует сахаром, но когда мальчик открыл один мешок, то нашёл там не сахар, а сплошной гексоген. И он догадался, что фальшивый дядя собирался взрывать дома в Москве. Мальчика хотели убить, как лишнего свидетеля, но он сам застрелил дядю. Когда это случилось, из-за каждого куста на даче выскочили феэсбэшники, потому что раньше они вылезать боялись, и всех увезли. А перед мальчиком появился папа-олигарх, потому что его выпустили. Как-никак восемь лет прошло.
Извините, если кого обидел.
17 апреля 2008
История про француженку
…И тут, на набережной, я увидел свою француженку.
Надо сказать, для моего поколения и круга это существительное обозначало не национальность, а профессиональную принадлежность преподавательниц.
Извините, если кого обидел.
18 апреля 2008
История про дворников
В моём городе как-то не привелась традиция интеллектуальных котельных — тех, где собирались лет тридцать назад люди, беседующие о Бодлере за портвейном.
Я, впрочем, знавал одну дворницкую. Котёл там Был, впрочем, системы «казан», и как-то за приготовлением плова я стремительно прочитал записки об Анне Ахматовой, изданной Чуковской.
Вокруг каждого признанного поэта создаётся большое количество стереотипов, мифологических конструкций. У нормального читателя Ахматовой стихи сведены к нескольким цитатам, и побеждены в голове этого читателя историями о её семейной жизни и гражданской позиции, «благородное презрение», то-сё. Уже тогда у меня было впечатление, что Ахматова сама выстраивает свою мифологическую историю. Никакой Жолковский тогда ещё ничего не написал по этому поводу. Какое-то неудобство, как гвоздь в подошве тревожило меня.
Однако ж, всё окружало меня, было вполне мифом — мётлы на длинных палках, скребки и лопаты для снега. Я вспоминал Клюева, что была человеком образованным, знатоком иностранных языков, с невнятным бормотанием в ресторане, Клюева, что прикидывается маляром и приходит к Городецкому на кухню с черного хода: «Не надо ли чего покрасить?..» И давай кухарке стихи читать… Зовут в комнаты — Клюев не идёт: «Где уж нам в горницу: и креслица-то барину перепачкаю, и пол вощёный наслежу», не помню, в чьих воспоминаниях».
Мои знакомые дворники — были что Клюевы. Неудавшиеся и помятые.
Извините, если кого обидел.
18 апреля 2008
История про эксперимент
Однажды ко мне пришёл в гости поэт Санчук. Мы сидели на подоконнике, курили разговаривали о бабах. Впрочем, потом заговорили о поэзии, и Санчук сказал, что сразу понимаешь, что написал стихотворение. Вот бывает, что есть текст в рифму, но всё это не то, однако в какой-то момент ты что-то меняешь, раздаётся щелчок, и понятно, что это стихотворение. И без этого щелчка — никуда, этот звук не обманешь.
Я радостно сказал, что со сборкой автомата Калашникова та же история — пока не щёлкнет, ничего не закончится. Отскочит коробка, да зазвенит по полу, как знаменитая литературная прыгающая копейка.
Я это вспомнил к том, что надо бы устроить эксперимент: переписать on-line повесть, в которой я этого щелчка не услышал.
Тем более, что она похода на посты в Живом Журнале.
Или вовсе написать её заново. Так, поди, будет ещё лучше.
Извините, если кого обидел.
18 апреля 2008
История про светскую жизнь
Из старой записной книжки
…Да, это верно — я там с Кукушкиным даже вместе стоял. Рассказы рассказывали и истории поведывал. Потому как послали меня на какой-то мастер класс полного идиота, что консультировал в консультационной фирме своего имени компанию Христлер (я клянусь, так было написано в релизе!) — правда, среди двух десятков клиентов значилась и "Холидей ин" — всё было написано по-русски, и оттого — очень страшно. Оказалось, впрочем, что четвёртого конференц-зала в двадцатом павильоне вовсе нет. Видимо, это был специальный мастер-класс для учеников Хогвардса, попасть на который можно было только разогнавшись и впечатавшись лбом в простенок между третьим конференц-залом и буфетом. Оттого мы с Кукушкиным изображали клоунов, а он в утешение пытался уговорить издать меня свою книгу. Да, я тоже посетил музыкальный фестиваль.
Привязал свой подмигивающий красным глазом велосипедик в подворотне и пошёл сдаваться. Люди за столиком взяли у меня несколько денег, и занеся это обстоятельство в приходную инкунабулу, тут же унесли её. Они унесли и столик, унесли и стульчики — потому что всё, собственно тут же кончилось. Свистнули флейты, ухнули гитары и брякнули рюмки на столах.
Тут же ко мне подошёл суровый мужчина и сказал, нехорошо смотря в мою майку:
— Почему вы избегаете меня и не здороваетесь?
— Виноват-с, — всхлипнул я как герой Достоевского.
— Нехорошо, дорогой Фома, — сказал мне суровый человек, — а я ведь вас так уважал…
Вокруг по инерции танцевали очень красивые девушки. Другие очень красивые девушки звенели винным стеклом в сумраке тентов и беседок. И тут ко мне наклонился какой-то симпатичный человек неизвестного имени. Он помолчал, а потом дохнул на меня, будто готовясь протереть оптическую ось.
— Знаете, — сказал он, — я когда вас читал, то думал, что вы — такой маленький старичок. А теперь вижу — вы вполне брутальный мужчина!
Извините, если кого обидел.
19 апреля 2008
История про телефон
Он услышал её бесконечно знакомый голос в телефонной трубке. Голос мягко и вкрадчиво сообщил:
— Вы платите только за междугородний телефонный разговор.
Извините, если кого обидел.
19 апреля 2008
История про коньки
Многие вещи я делать не умею, но есть одна, что не умею совершенно. Нет, нет, не так — многие вещи я совершенно не умею делать, но есть одна… Я не умею кататься на коньках, вот что. И чужие рассказы про каток у меня не вызывают даже зависти. Вроде как что мне завидовать Президенту страны, который если захочет, так может покататься на любой военной технике, даже если она без колёс. А у меня, значит, другое. Радость Левина на катке, купринские «Юнкера» — мне всё это недоступно. На катке я словно заблудившийся Хоботов.
Извините, если