валилось из рук, а оружие только мешало.
Из цветных зарослей с шумом и топотом выкатились корявые. Десяток, два, больше. Они размахивали копьями и дубинами, хрипло крича, щёлкая языками. Лица, подобные клубням растений, исказила ярость. Дикари надвигались, окружая пришельцев.
— Что им… — Батлер осёкся, закрывшись щитом.
Копьё прочертило утреннее небо и воткнулось в траву. Фириэль как ветром сдуло — она со всех ног неслась к своей полуразрушенной крепости. Мудрость эльфийки была очевидна! Воины Хаоса поспешили за ней, преследуемые толпой разъярённых мутантов. Туман волнами разлетался из-под ног, вился за спинами.
Новые преследователи выскочили из кустов справа. Копья свистнули в воздухе.
— Кёрт! — Изваров отбил пару телекинезом. И понял, что падает. Нога вдруг подкосилась; из бедра торчало древко.
Могучая рука удержала его от падения.
Корявые ринулись со всех сторон, но Гудж рогатиной пырнул одного в грудь, полоснул другого, резким выпадом отпугнул третьего. Одной левой — правая так и поддерживала Костика. Кёрт ушёл от удара дубины. Рассёк напирающего деформа. Дугой брызнула кровь. Батлер до того отвратительно заверещал, что вокруг него словно образовался пузырь, в который не заходили корявые. Копьё с тугим свистом промчалось возле Наумбии, и та наконец вышла из ступора.
Колдунья шагнула вперёд, вскинув руки. Искры вспыхнули в воздухе. Молния хлестнула по набегавшей толпе, как ветвящаяся плеть. Дикарей раскидало в стороны. Они так и остались валяться, подёргиваясь. Остальные порскнули в кусты.
— Констанс?! — строго спросила Наумбия, но голос дрогнул.
— Едва зацепило, я же костяной, — Изваров выдернул копьё и остановил кровь. Нога остро болела, но слушалась. — Бежим!
— Я… сейчас… — выдохнула Наумбия, пошатываясь. Хаотичность долины мешала соизмерять силу, и заклинание выбило её из колеи.
Гудж легко, мимоходом закинул колдунью на плечо, и они побежали. В поле зрения замельтешила трава. Докатились — наследницу чародейского рода Шноррелов тащат по буеракам, как мешок с ворованной репой! Но противиться не было сил. Она примирилась с моментом. Заколдованная долина уже не казалась сказочным местом для отдыха.
Молния отпугнула корявых, и они продолжали преследование на почтительном расстоянии, крича и перещёлкиваясь, как банда свихнувшихся счетоводов. Когда пятеро путников, волоча за собою пожитки, явились к развалинам, там их вновь ожидала эльфийская дева с серебряным луком.
— Идём южными тропами, — напомнила она. — Коль деформы разбушевались, здесь мира не будет.
— Мы думали, ты с ними ладишь, — попенял Костик, ощупывая бедро.
— Тоже думала. Ночью кто-то поджёг их селение, а с рассветом привёл сюда.
— Это Трёхглазый! — вскричал Батлер. — Мерзавец!
— Пошли, — сказал Кэррот, убирая меч в ножны. Ему страсть как не нравилась эта история, в которой всё происходило не так.
К исходу дня они были уже далеко в южной части долины. Скалистые кряжи расступились, местность выровнялась, и теперь впереди за ручьём простирались одни только заросли едких борщей. Высотою в два человеческих роста, с толстенными стеблями и мясистыми листьями, они встали пред путниками сплошною стеной без единого разрыва. Казалось, растения плотоядно шевелятся в ожидании жертв.
Последние пару часов Воины Хаоса шли сквозь зону остаточных аномалий, обходя подозрительные участки. На выжженной солнцем земле не росло ни былинки. Белели кости животных. По растрескавшимся глиняным бугоркам пробегали, как рябь по воде, волны тёплого воздуха. А порой что-то смутное, кружащее, как пылевой смерч, маячило в воздухе, тревожа сознание. Не сговариваясь, они прибавили ходу и теперь отдыхали среди сухой травы на границе долины.
— Это тоже ведь аномалия, что дальше на север борщи не растут, — вслух раздумывал Костик. — Изучить бы, что сдерживает…
Остальные молчали, переводя дух. Наумбия, как умела, врачевала раны товарищей. В скоротечном сражении досталось всем — кто стопу подвернул, кого рассекло прилетевшим копьём — но в случае Кэррота самые болезненные удары пришлись по самолюбию. Он ведь считал себя отважным покорителем безграничного моря возможностей, но по факту лишь плыл по течению мутной реки обстоятельств.
Батлер Броки, скучая, решил прояснить ряд волшебных вопросов.
— Вот скажи мне, Наумбия, — начал он, ковыряя глину носком башмака. — Почему волшебники так забурились в неэффективную стихийную магию? Эти молнии, струи воды, огненные шары… Да, красиво, а толку? Почему бы телекинезом не передавить у врага в башке жилку, чтобы он сразу помер без лишнего грохота?
Волшебница подняла на него грустный и одновременно насмешливый взгляд.
— У живых организмов врождённое сопротивление магии. Его называют «иммуна». Она и мешает орудовать телекинезом в чужой башке, как бы этого ни хотелось. И быстрее, и проще швырнуть огненный шар — от ожогов иммуна не помогает.
— Ну а тёмные чары? — повернулся к ней Кэррот. — Нас вон в Спаде в прошлом году так волною накрыло, до сих пор в себя толком прийти не могу!
— Вся суть «тёмных чар» в том, чтобы как-нибудь обходить иммуну, — ответила Шноррел. — Потому они и запрещены. Чёрная магия и подобные заклинания, необратимо влияющие на нервную систему и психику, волшебным сообществом признаны неконвенционными. Запрещаются игры с тканью реальности, распространение хаоса и призывы существ из других миров. Некромантия, зомбификация, подавление воли… Приличные маги эти методы не используют по этическим соображениям. Потому что ожог тела вылечить можно, а испорченный мозг — уже вряд ли.
— То есть сжечь противника заживо — это хорошая магия, а остановить колдовством ему сердце — плохая? — возмутился Олясин.
— В целом — да. Потому что остановить сердце можно исподтишка, а вот огненный шар ты не скроешь. Останется след, по которому можно найти автора заклинания. Но даже в дозволенном волшебстве полно подлых приёмов. Все колдуют кто во что горазд.
— Очень тёмное дело эта ваша светлая магия! — заявил Батлер, подумав.
— А я и не спорю, — отозвалась Наумбия.
За поросшим осокой бугром виднелось полуразрушенное здание, последнее в цепочке руин заражённой долины. Оно не привлекало внимания, но, когда солнце ушло за деревья на западе, из развалин послышался стон.
Сперва они думали, что показалось, но стенания раздались снова. А потом перешли в монотонный, тоскливый женский плач. Олясин аж встрепенулся.
— Излишне ходить туда, — бросила эльфийка. — Однажды улицезрела, что за бестия издаёт эти звуки… Поверь на слово, твоя помощь ей без надобности.
— Так это приманка для храбрецов? Пойдём и убьём подлую тварь!
— Она в стенах таится. Стрела не возьмёт. И охота тебе узнавать, что ещё на неё не подействует?
— Неохота, — подумав, пробурчал Кёрт. Одно дело — прекрасная дева в беде, другое — неведомое чудовище.
Душераздирающий плач раздражал их ещё больше часа, а потом потемнело достаточно, чтоб идти полем борщей. Они встали, встряхнулись и двинулись к хищным зарослям, покидая запретную долину.
— Отведу вас к реке, — пообещала Фириэль,