Читать интересную книгу Яик-Горынович - Павел Георгиевич Малов

всякой логике, все больше и больше успокаивался. Душа его наконец-то умиротворилась. Исчез, свалился с плеч каждодневный груз опасности, пропал страх преследования и ареста.

Емельяну Ивановичу захотелось навсегда остаться в этой степи, где его не смогут выследить ищейки коменданта Симонова, где не достанут его солдатские штыки и пули. Здесь есть где укрыться от преследования, каждый овраг даст приют. Степь широка и бескрайня – попробуй отыскать в ней одного беглеца?.. Да что одного? Целое войско легко затеряется в первозданном густом степном разнотравье, местами таком высоком, что не видно коня. И тянется эта дикая, испещренная солончаками и песчаными барханами равнина до самого Аральского озера, от которого рукой подать до экзотической сказочной Бухары и жестокой, по-восточному коварной Хивы. А за ними – горные, недоступные хребты никому не подвластного Афганистана, дальше – богатая пряностями, загадочная жемчужина Востока – Индия. А западнее, по другую сторону территории свободных пуштунских племен, – могущественная Персия, вечная соперница России на Каспии. Еще, помнится, земляк Стенька Разин воровать туда на стругах плавал, зипуны персидские добывал в стремительном казачьем набеге. Набеглый лихой атаман Степан Тимофеевич…

«Так же вот, как я, супротив власти попер!.. – горько подумал Емельян Иванович. – А вышло что? Захватил он московский престол? Сковырнул царя Алексея Михайловича?.. Как бы не так… Самому Стеньке буйну голову отрубили, на кол воткнули… А перед тем – люди сказывают – руки-ноги… топором… все равно, что кабана тушу разделали…»

Пугачев, мысленно представив эту леденящую кровь картину, содрогнулся. Невольно осенил себя крестным знамением… И не по-старообрядчески перекрестился, двумя перстами, а по новому, щепотью, хоть и уверял всегда знакомых раскольников, что сам из таких. К слову сказать, и паспорт последний получил на Добрянском форпосте как старообрядец, выходец из Польши, из раскольничьей слободы Ветки, что на реке Сож, под Гомелем. Ну да то дело прошлое.

О Разине же еще подумал: «Тоже был из Зимовейской станицы, как я… Случайно ли совпадение? А ну как в том и есть Божий промысел?..»

3

Вскоре далеко впереди замаячили какие-то черные точки, похожие на строения. Татарин Ураз Аманов остановился, взглянул в степь из-под ладони, махнул пугачевцам рукой.

– Приехали, государь. Вон там, видишь, кочевье Нурали-хана. Нас уже заметили его дозорные, скоро будут здесь. Вы пока оставайтесь на месте, а я мала-мала побегу навстречу, скажу, кто мы такие. А то напасть могут киргизцы, не разобравшись.

– Про меня ничего не гуторь косоглазым, – предупредительно крикнул Пугачев. – Скажи, что от великого государя посольство пожаловало. Атаман Фофанов – за старшего. Я хочу, чтобы хан лично меня признал.

– Воля твоя, бачка. Скажу, как велишь, мне-то что… – флегматично ответил проводник и пустил коня шагом, навстречу невидимому еще киргизскому разъезду.

Степняки вынырнули из-за ближайшего холма неожиданно, как будто из-под земли выросли. Дюжина свирепых узкоглазых всадников в лохматых волчьих и лисьих малахаях, с острыми пиками наперевес вмиг окружила не на шутку струхнувшего татарина Аманова. Он торопливо что-то гортанно прокричал на их языке, прикладывая правую ладонь к сердцу; левой рукой указал в сторону поджидавших его, невидимых отсюда за холмами, товарищей. Киргизы опустили пики, несколько всадников подъехали к татарину, переговорили, и все вместе они отправились к основному отряду пугачевцев.

Когда мирные посланцы киргизов вместе с Амановым показались из-за возвышенности, Пугачев с облегчением вздохнул. Признаться, он ожидал худшего. Не надеялся уже на свою удачу – столько было за последние годы бед и невезений. Как говорится: пришла беда – отворяй ворота!

Казаки живо приблизились к нукерам Нурали-хана, ничего не понимая по-ихнему, только цокали восторженно языками и то и дело, к месту и нет, повторяли: «Якши! Якши!»

До кочевья Нурали-хана добрались без особых затруднений, сопровождаемые степными воинами. Навстречу, прямо под ноги коней, из юрт и кибиток с восторженными криками высыпала густая куча-мала гололобой, грязной киргизской детворы. Они, верно, никогда еще не видели в своей степи белых бородатых людей и весело визжали, как маленькие довольные поросята, цепляясь за стремена и уздечки «урусов». Сопровождавшие пугачевцев киргизы плетками быстро разогнали ребятню, поехали между кибиток к центру аула, где стоял огромный войлочный шатер Нурали-хана.

Возле шатра пылали костры, на которых на вертелах жарились целые туши баранов, в котлах булькала и кипела огненная похлебка. У костров ловко управлялись ханские повара и расторопные киргизки. Вход в шатер зорко стерегли два огромных злых нукера в полном боевом облачении: с круглыми кожаными щитами за спиной, в металлических нагрудных панцирях, с кривыми саблями на боку. В руках они держали длинные тяжелые копья с конскими хвостами на конце, которыми перегораживали вход в ханский шатер перед всяким входящим.

Приехавшую делегацию пугачевцев отвели в соседнюю с ханским шатром юрту на отдых. Коней их молодые расторопные киргизы-табунщики отогнали в степь – на пастбище. Казаков сытно покормили, предложили поспать на мягких подушках. Пугачев отрицательно мотнул головой и подал знак Фофанову, который был в посольстве за атамана. Тот, в свою очередь, обратился к татарину Аманову:

– Ураз, передай наше послание и скажи нехристям, что недосуг, мол, батюшке на перинах валяться, время драгоценное терять. Дело государственное не терпит! Пускай нас тотчас к хану допустят.

Аманов побеседовал на киргизском языке со старшим ханским распорядителем, бывшим в юрте. Тот, внимательно выслушав пугачевского толмача, согласно закивал бритой головой, поспешно вышел на улицу, и вскоре в юрту вошел другой киргизец. По богатому, расписанному золотыми узорами кафтану и огромной зеленой чалме пугачевцы поняли, что пожаловала знатная птица.

Татарин Аманов о чем-то пошептался с пришедшим и громко объявил:

– Достопочтенный мулла Забир, личный писарь блистательного Нурали-хана, милостиво почтил нас своим присутствием. Он – доверенное лицо хана и уполномочен принимать любые решения. Он выслушает нас, а сам Нурали-хан изволит принять нас позже. Он сейчас занят важными государственными делами.

(Пугачевцы не знали, что в это самое время хан имел тайную беседу с делегацией полковника Симонова – группой яицких казаков послушной, старшинской стороны во главе с Иваном Акутиным.)

– Знатный мулла, – с завистью разглядывая справную одежу ханского клеврета, восторженно цокал языком Емельян Иванович. – Небось, не последний человек в орде…

– Многоуважаемый мулла Забир прославлен не только в Киргиз-кайсацкой орде, но и далеко за ее пределами, – пояснял пугачевцам татарин Ураз Аманов. – Его хорошо знают в Бухаре и Хиве.

– Спроси, а в России он не бывал? – полюбопытствовал Пугачев.

Аманов вновь заговорил с муллой Забиром по-киргизски, все обстоятельно выведал, почтительно поклонился, повернулся к своим.

– Мулла говорит, что неоднократно бывал не только в Оренбурге, но и в Казани, Москве, Санкт-Петербурге. И даже уверяет, что видел там… бывшего императора Петра Федоровича…