Читать интересную книгу Яик-Горынович - Павел Георгиевич Малов

так как тот хорошо знал эти места. Казаки поехали быстрой рысью вдоль берега Яика, зорко всматриваясь в степь и чутко, как сторожевые псы, прислушиваясь к звукам.

Не проехали и трех верст от Бударинского форпоста, как казак Еким Давилин вдруг резко натянул повод, остановил коня и указал нагайкой на дальний прибрежный куст, за которым ему почудилось какое-то шевеление.

– Да то хряк, небось, землю роет, либо лиса, – отмахнулись товарищи. – Почудилось тебе, Еким, с похмелья.

– Да не, браты, ктой-тось есть, – настаивал Давалин. – А ну я сгоняю, погляжу.

– Давай, проверь, – согласно кивнул командир Тимоха Мясников.

Давилин хлестнул нагайкой коня и вмиг оказался возле подозрительного куста. Оттуда прогремел вдруг выстрел, и конь Давилина, резко подогнув ноги, на всем скаку грохнулся грудью наземь. Казак кубарем перелетел через голову коня и запахал головой землю. Остальные разведчики дали дружный залп по кустам и пустили коней вскачь, охватывая подозрительное место с двух сторон. Но там уже никого не было. Далеко впереди маячили спины двух скачущих в степь всадников.

– Симоновские лазутчики! – яростно вскричал Мясников и погнал коня вслед за беглецами.

Казаки его команды не отставали. Позади вставший с земли, целый и невредимый, Давилин с сожалением осматривал убитого коня. Принялся отвязывать тороки и снимать седло. Тем временем расстояние между преследователями и комендантскими лазутчиками быстро сокращалось. Видя такое дело, те стали отстреливаться на ходу из ружей. Еще двое разведчиков свалились с коней. Один потом встал, прихрамывая, а другой так и остался лежать в бурьяне, убитый вражеской пулей наповал.

Казаки взъярились:

– Живьем брать сукиных сынов, кожу с них с живых посдираем! – кровожадно загорланили они, умело беря в клещи вражеских всадников.

Кони у тех быстро сдавали, видно, были уже до этого истомлены. У пугачевцев же рысаки были свежие, хорошо отдохнувшие в крепости, отъевшиеся за ночь на казенных лугах. Летели быстро, играючи преодолевая расстояние, только комья земли с приставшей травой картечинами вылетали из-под тяжелых копыт.

– Да это никак Скворкин, тварь! Старшинский сынок, – узнал одного из беглецов Тимоха Мясников. На ходу прицелился из ружья и метким выстрелом сразил наповал его лошадь.

Казаки стали дружно палить вслед другому беглецу и тоже попали. Конь его кувыркнулся вместе с всадником, подмяв его под себя, придавил всей тушей. Немного побился на земле, посучил ногами и вскоре затих.

Пугачевцы окружили обоих лазутчиков. Молодой казачок Алексей Скворкин был цел-невредим. Он резво вскочил на ноги, выхватил узкую, блеснувшую на солнце шашку и злобно бросился на противников. Разведчики отпрянули, образовав широкий круг. Кто-то сзади с силой ткнул Скворкина тупым концом пики в спину. Тот упал, зарывшись молодым, безбородым лицом в траву. На него навалились, вырвали шашку, скрутили назад руки, замотав их крепким волосяным арканом. Второй лазутчик оказался мертв, его так и оставили под крупом убитого коня, на съедение волкам. Предварительно сняли со скакуна седло, а с самого покойника – чекмень и шапку.

Скворкина, подталкивая в спину концами пик, погнали через целину к дороге. Позади всех плелись, с седлами на одном плече и с переметными сумами на другом, Еким Давилин и прихрамывающий пугачевец. Тимофей Мясников с двумя казаками подъехали к товарищам и переложили их поклажу на своих коней.

Впереди по дороге запылило основное пугачевское войско. По случаю поимки вражеского лазутчика устроили недолгий привал. К Емельяну Ивановичу пригнали Скворкина. Тот, как пойманный в капкан волчонок, хищно скалил зубы и оглядывался по сторонам, думая о спасении. Но выхода не было, повсюду его окружали враги.

Тимоха Мясников вкратце обсказал царю о случившемся, тот сердито нахмурил брови.

– Как же ты мог, негодный, супротивничать моим верным слугам?! Казака моего убил, двух покалечил… – Пугачев, не слезая с коня, сверлил яростным взглядом молодое, ненавистное лицо пойманного противника.

– Ты гляди, все войско Яицкое ко мне, своему законному ампиратору, преклонилося, а ты супротив?! Что скажешь в свое оправдание? Ну?

– Кто ты есть таков, не ведаю, а токмо у нас императрица Екатерина на царстве, а не ты, дяденька, – процедил сквозь зубы Алексей Скворкин.

– Была Катерина, да вся вышла, – с презрением хмыкнул Пугачев. – Теперя я за нее! А Катьку – в монастырь, как токмо Питер возьму! Грехи свои грешные замаливать. Чтобы не повадно было законных мужей на жеребцов-любовников менять!.. Правильно я говорю, казаки? – обратился предводитель к своему потешному степному войску.

– Твоя правда, государь! Где энто видано, чтобы немцы православным людом помыкали? – вразнобой зашумела толпа, окружавшая своего набеглого императора. – А змееныша старшинского повесь, надежа! Он даром что в малых летах, а вреда войску наделал вдосталь! Наипервейший прихвостень Бородинский, и папаша его такой же. Яблоко от яблони не далеко падает… К тому же зять прежнего атамана Тамбовцева, коего казаки в прошлом году вместе с генералом Траубенбергом порешили… Смерть вражине!

– Не люб он вам, станичники? – вновь обратился к своим Емельян Иванович.

– Не люб, государь! Смерть старшинскому выродку! – продолжали бушевать повстанцы.

Два татарина, быстро взобравшись на старый раскидистый дуб, стоявший в степи сбоку дороги, с краю небольшого лесного колка, уже прилаживали к ветке засаленный аркан. Крутили на его конце широкую волосяную удавку. Молодой Скворкин взглянул в их сторону и содрогнулся.

– Ну, значит, так тому и быть, – торжественно провозгласил Пугачев. – Вам виднее, господа яицкие казаки, кого из ваших казнить, кого миловать, а я – народный заступник. Насолил он вам – воля ваша. Берите его и делайте что хотите.

Емельян Иванович взмахнул рукой, и Скворкина поволокли к дубу.

– Сволочи, вы не имеете права! – вырываясь, бессвязно кричал молодой казачок, отчаянно колотил каблуками сапог в землю. – Отпустите, я тятеньке все расскажу, он со старшиной Мартемьяном Бородиным и полковником Симоновым за меня вступится. Вас всех взгреют, дурни неотесанные! Забыли, что за смерть генерала Траубенберга было? Мало вас тогда пороли да на каторгу спровадили, еще хотите?

– Иди, иди, злыдень, не разговаривай, – отвечали тащившие его вешать казаки. – Ты не бойсь, малый, это не очень больно. Раз – и готово! Потерпи малость. Бог терпел…

Извивающегося всем тело, как ящерица, Скворкина поставили под веткой, с которой свешивался татарский аркан, накинули на шею петлю, умело затянули узел. Особенно старался яицкий казак Иван Бурнов. Сразу было видно – ему это дело нравилось и вешал он Скворкина охотно. Остальным роль палачей не очень глянулась, а Бурнову – наоборот. Он даже потер петлю выуженным из кармана банным обмылком, чтоб лучше затягивалась. Бережно спрятал мыло обратно в карман. Сам ухватился за другой конец перекинутого через ветку аркана. С нетерпением крикнул-спросил Пугачева:

– Начинать, чи как, ваше величество? Может, еще