он не мог понять, в чем Наставник видел пользу сдерживаемых чувств, и всерьез задался вопросом, стоит ли отвратительное самочувствие таких усилий.
Сколько мог Ти-Цэ откладывал возвращение в лагерь, прежде чем подобрать хворост, но все же угрюмо поплелся к остальным. Когда он вышел из-за кустов, все уже сидели вокруг костра. Ти-Цэ бросил ветки и сучки в общую кучу и втиснулся между Сан-Го и Юн-Ан, которые увлеченно поедали пойманных птиц. Сам Ти-Цэ не был голоден и охотой пренебрег.
Ти-Цэ с удивлением посмотрел на Наставника: впервые на его памяти грозного вида мужчина пребывал в мягкой задумчивости вне теоретического класса. Он сидел со скрещенными ногами и очень прямой спиной. Если бы не открытые, осмысленные глаза, Ти-Цэ подумал бы, что учитель медитирует.
Оказалось, что Наставник обдумывал заданный учеником вопрос в его, Ти-Цэ, отсутствие. Учитель смотрел вглубь костра и чуть щурился, словно ответ был написан там мелкими буквами.
– Да, пожалуй, – сказал наконец Наставник, – это будет последняя ваша возможность провести с родителями теплые семейные дни.
– Но почему? – спросил один чуть не в отчаянии. – Почему родители отказываются от сыновей? Это нечестно!
– Не родители отказываются от вас, а вы – от них. – Наставник усмирил подопечного взмахом руки. – Не спорь. Вы просто еще этого не понимаете. Родители вас любят, можете не сомневаться. – Ку-Ро перестал жевать и покосился на учителя. – К мальчикам они просто не привязываются, потому что однажды вы их покинете, в отличие от дочерей.
– Может, потому и уходим, что нам на древе уже не очень-то рады? – пробубнил Юн-Ан.
Наставник покачал головой.
– Я же сказал: сейчас не поймете. И все же, не бойтесь расставаться с родными. Мужчины всегда были и будут кочевниками, и сразу после созревания искали и будут искать женщин, чтобы создать свои собственные семьи. Помимо потомства женщина дает новый дом, новых родственников и, чего уж там, новый вкус к жизни. Как только сами пройдете через все это, к своему сыну тоже привязываться не станете. Кому как не вам будет понятно, что место мальчика – не рядом с вами, а рядом с достойной женщиной?
Над лагерем повисло кислое молчание. Наставник поморщился, как будто в самом деле почувствовал его вкус.
– Дурачье! Просто смиритесь с тем, что после каникул у вас больше не будет ни отцов, ни матерей. Но будет Наставник, – неожиданно добавил он. Все до единого вскинули на него взгляд. – Наставник в ответе за вас в куда большей степени, чем родители. Так что не горюйте. К тому же, познакомиться со своей настоящей семьей вам еще только предстоит. Там получите столько заботы, сколько и не надеялись выпросить у родителей. Ну а пока будете нуждаться в опеке взрослого – рядом буду я.
Стальные обручи, которые обвили этим вечером сердце Ти-Цэ, ослабли. Он восхищенно взирал на мужчину и горячо надеялся, что его слова – не пустое утешение. Ти-Цэ повеселел настолько, что лишь с легким уколом неприязни обратил внимание на призадумавшегося Ку-Ро. И невольно подумал, что чувствует он, когда слышит эти слова от отца.
Кто он все-таки для Ку-Ро? Отец, к которому не было смысла привязываться, или Наставник, на поддержку которого он мог всегда рассчитывать?
Ладно. В конце концов, проблемы Ку-Ро не его, Ти-Цэ, собственные. Он с уселся удобнее и с радостью подхватил заведенную Наставником песню.
21
Некоторое проснулись даже раньше Наставника. Они лежали на траве, смотрели в глубину светлеющего неба и завороженно прислушивались к пробуждению мира. А как только учитель поднялся на ноги, они все вместе двинулись в путь.
До долины оставалось всего ничего. Иритты неслись с не меньшим воодушевлением, чем гнали их наездники: тоже почуяли родные места. Йакиты уже видели верхушки исполинских древ, а когда на горизонте показалась и целая вереница преградивших дорогу в долину мужчин, Ти-Цэ и думать забыл обо всем, что выводило его из равновесия последнее время.
Они подъезжали все ближе и ближе, и ученики, один за другим, издали узнавали своих отцов. Ти-Цэ сумел высмотреть своего, и при виде широкоплечего улыбающегося мужчины, который пришел его встретить, юношу захлестнуло мощной волной любви. С радостным криком он гнал своего иритта вперед, быстрее и быстрее, чтобы даже ветер не поприветствовал отца раньше него.
Постепенно в один ряд стекались ученики всех групп: западной, южной, восточной… И все же северная вырывалась вперед, и даже уже начала замедляться, чтобы оставшуюся сотню шагов преодолеть на своих двоих. Но не Ти-Цэ. Он продолжал гнать иритта, несмотря на удивленные оклики товарищей. Но и этого ему оказалось мало: он чувствовал, что не сможет больше выжать из зверя, а дотянуться до отца самым первым так хотелось…
На полной скорости Ти-Цэ спрыгнул с иритта и чуть не кубарем под всеобщий гогот взрослых влетел в отца, едва не сбив его с ног.
Сильные руки, которые Ти-Цэ запомнил в тот день, когда они вытянули его, одичавшего и безумного, из телеги, крепко сжали юношу. Ти-Цэ едва не задохнулся от спазма в горле. Он и представить не мог, что будет так счастлив, когда снова почувствует тепло его тела. Укол стыда пробил его колотящееся сердце: он не мог простить себя за то, как часто в последнее время возносил образ Наставника над всеми прочими, и над его тоже…
Запах отцовского тела, так похожий на его собственный, аромат родной долины, здешней воды и персиков – все заставляло его душу трепетать от радости. В эту минуту он отдал бы все, только чтобы пустить здесь корни и никогда больше не возвращаться в джунгли.
Отец уверил Ти-Цэ, что с удовольствием простоял бы так под палящей старой звездой весь день, но мягко предложил хотя бы освободить другим дорогу. А в идеале – пойти к семейному древу. Ти-Цэ с готовностью отпрянул от его груди и взял за руку, но спустя секунду она понадобилась ему, чтобы придержать соскользнувшую с бедер набедренную повязку. Не обращая внимание на новый взрыв лающего хохота, Ти-Цэ сорвал с себя ремень из змеиной кожи и поспешил похвастаться изделием перед отцом.
Когда первая волна радости отхлынула, Ти-Цэ стал принюхиваться к воздуху вокруг внимательнее: вся долина насквозь пропахла женщинами. Он не мог вспомнить, чуял ли этот запах настолько явно, когда был здесь в прошлый раз, но в том, что пахло именно ими, юноша не сомневался.
Ти-Цэ никак не мог понять, нравится ему этот запах или нет, но отец, похоже, со своим отношением определился. Он бодро вскидывал голову, когда они проходили под ветвями очередного древа, оглядывал его обитателей и то и дело расправлял плечи без видимых на то причин. Ти-Цэ же мог назвать этот аромат максимум странным, как у