друга чаем. Но ничего необычного в местных обитателях не было.
Мастер Слов вернулся с подносом, на котором дымились две чашки кофе, стоял большой графин с водой, лежала гора неаккуратных бутербродов с белым сыром и зеленью. «Я хотел сварить тебе кашу как выздоравливающему, но потом пожалел тебя», – сообщил Верлин и пояснил с усмешкой: «Здесь все, кто болеет, должны есть кашу – считается, что это поможет им быстрее выздоравливать и стараться не болеть». «Хитро», – буркнул Морео, который после жизни в подземельях, впрочем, научился есть всё.
– Расскажи мне, какие здесь занятия. Надеюсь, не что-то вроде совместных жалоб неудачников с финальными очищающими объятиями? – Морео начинал понемногу приходить в себя.
– Ну ты даёшь, откуда ты вообще это взял? – фыркнул Верлин.
– Чего только не услышишь, живя в канализации такого города, как Тар-Кахол, – ответил Морео, и Мастер Слов на это только головой покачал.
Закончив завтракать, Морео, под мудрым руководством своего проводника, помыл посуду, и они отправились к зданию, которое в Доме Радости именовали «университетом», хотя оно больше напоминало небольшую школу в каком-нибудь стороннем городке: два этажа, большие комнаты со стульями и диванами, широкие окна и скрипучие лестницы.
«Вот и мы!» – громко сообщил Верлин, когда они зашли в одну из комнат. Морео огляделся, но никого не увидел.
– Здесь никого нет, – сказал он, нерешительно застыв в дверях.
– Ты поразительно наблюдателен, – язвительно усмехнулся Мастер Слов, устраиваясь в единственном кресле – в самом тёмном углу комнаты. – Впрочем, это неудивительно – ты ведь охотник.
Морео не ожидал такого: он взглянул в лицо Верлина, но не смог разглядеть его в темноте, потому что сам стоял так, что яркие солнечные лучи из окна слепили его. Он понял, что никто больше не придёт.
Почувствовав преимущество позиции противника, Кошачий Бог не стал отвечать, а прошёл дальше в комнату и выбрал себе место спиной к окну. Он не в силах был сейчас противостоять кому бы то ни было в реальнейшем, тем более такому, как Верлин. Морео думал только, зачем было устраивать это всё – неужели, чтобы отомстить за Айл-врачевателя? Хотя почему нет – это было бы правильно.
– Нет-нет, вовсе нет! – раздражённо заметил Мастер Слов.
Ну конечно, продемонстрировать чтение мыслей – первейший приём для запугивания в реальнейшем. Только что им всем было надо от него? Кошачий Бог тяжело вздохнул.
– Не драматизируй, всё не так уж плохо. Хотя по части страданий тебе удалось впечатлить даже нашу Мастера Скорби – а это немногим удаётся.
– Мастера Скорби? – машинально переспросил Морео, зная, о ком идёт речь.
– Ты знаешь, – закономерно ответил Верлин.
Так они сидели довольно долго. Кошачий Бог уже мог различить лицо своего противника в темноте – но это ему не очень помогало. Он сидел и смотрел на то, как лучи солнца ложатся на старый пол, оживляя и заставляя петь засохшее дерево.
– Никто больше не придёт, да? – тихо спросил наконец Морео.
– А ты хотел консилиум? – поинтересовался Верлин. – Или, правда, думал, что у нас тут клуб взаимопомощи и бесплатной любви для неудачников?
– Нет, я… – растерялся Морео.
– На самом деле, кто-то может прийти, если захочет. Никогда не знаешь заранее. Это ведь реальнейшее, – снисходительно пояснил Верлин. – Библиотека на втором этаже. Отличная библиотека. И если ты возьмёшься описывать общение с животными в реальнейшем или расскажешь кому-нибудь, мы все будем очень рады. Расскажи про то, как ты впервые почувствовал, что можешь говорить с животными.
– Нет! – испуганно воскликнул Морео. Потому что он прекрасно это помнил, слишком хорошо. И если Верлин будет настаивать…
– Я хочу, чтобы ты… – медленно начал Верлин, и Кошачий Бог по-детски зажмурился, ожидая худшего, – хочу, чтобы ты не делал такое несчастное лицо! – Мастер Слов весело рассмеялся из своего угла.
«Ну всё, это уж слишком! – подумал Морео. – Пользуется моей слабостью, потешается надо мной». Он решительно встал, но тут же пошатнулся, едва не упав. В голове словно запустили что-то тяжёлое в большую хрустальную люстру, и её сверкающие лепестки падали, и падали, и падали на пол с громким звоном…
– Я, пожалуй, пойду в библиотеку, – сказал Кошачий Бог, с отвращением услышав, как жалко звучит его голос.
– Лестница наверх справа от выхода, – пояснил Мастер Слов, с интересом наблюдая, как Морео осторожно идёт по полу, словно переступая через невидимые стеклянные осколки.
4.2.2 Hoc volo, sic jubeo, sit pro ratione voluntas33
Проводив Унимо, Тэлли чувствовала пустоту. Привычную уже за два года, бесцветную, беззвучную, «ничего особенного», но от этого не менее мучительную.
Она закрыла булочную изнутри, повесив снаружи табличку «Уехала в отпуск. Завтра вернусь, если не случится чуда», и сидела у окна на втором этаже. Пила терпкий горьковатый чай со зверобоем и смотрела, как мягко клубятся весенние сумерки, стелются у ног вечерних прохожих, как резко и радостно ласточки чертят в долго не темнеющем небе свои узоры, как парит над городом серебристый шпиль ратуши.
Тэлли думала о том, что Унимо, должно быть, уже почти добрался до Мор-Кахола. Она закрыла глаза и попыталась представить его мальчишескую взъерошенную голову и серые глаза в крапинку, похожие на речные камни, и вздохнула: слишком серьёзный и в то же время доверчивый, надо ему быть осторожным – но никто этому не научит, кроме жизни. Тэлифо мысленно попыталась защитить его: она знала, что такое возможно иногда только в реальнейшем, но всё равно верила, что если думать о ком-то и желать ему добра, то с человеком всё должно быть хорошо – по крайней мере в эту минуту. Ещё с детства у неё была такая уверенность, поэтому она часто думала обо всех, кто был ей дорог, а если иногда забывала или засыпала невовремя, то потом очень расстраивалась и винила себя, если происходило что-то плохое. Сёстры приюта думали, что девочке часто снятся страшные сны, поэтому давали ей мятный отвар и рассказывали на ночь сказки. Теперь вот Тэлифо уже сама научилась заваривать чай и знает множество сказок и почти-волшебных историй. Снова и снова натыкалась она на мысль о том, что пора бы уже с кем-то этим всем поделиться. Тем более что в Тар-Кахольском приюте у неё столько любимцев – выбирай любого и создавай эту тонкую нить настоящей, как в реальнейшем, связи. Хотя правильнее всего будет, конечно, бросить жребий. Тэлли не сомневалась, что сможет заботиться о ребёнке, а то и нескольких, главное было – понять, что она действительно этого хочет, но пока, за все эти два года, она не смогла освободить своё сердце для новой жизни. Не хотела сдаваться. Не могла признать, что теперь уже сама она никогда не будет жить в реальнейшем…
Ну вот, стоило только немного позволить мыслям скользнуть в эту