что-то в своё оправдание, но Плиний продолжил:
– Впрочем, если ты хочешь знать, что мне сказал Айл-просветитель Инанис, то он сказал, что, раз уж я всё равно вернулся, то мне неплохо было бы обратить внимание на своего подопечного слушателя. Сказал, что сейчас тебе нужны помощь и поддержка более опытных служителей, что твоё состояние очень тревожит его. И что он просит меня позаниматься с тобой упражнениями концентрации для хранителей – а эти упражнения предназначены для тех случаев, когда в жизни служителя происходит какое-то событие, которое не позволяет ему сосредоточиться на ведении Обряда. А когда я, сбитый с толку и растревоженный, попытался узнать у него, в чём именно дело, он сказал, чтобы я поговорил с тобой. Вижу, вы с просветителем стали мыслить очень похоже, – с раздражением заключил Плиний.
Тео стало совестно, что он вздумал упрекать своего прекрасного, доброго, понимающего хранителя, который и так вынужден беспокоиться из-за него, отчитываться перед Инанисом и ещё выслушивать недовольство своего подопечного. Надо было рассказать Плинию всю правду – лгать ему или отмалчиваться Тео не мог, – но и рассказывать всё то, что он поведал просветителю, не было сил. Так, как будто, рассказав о своих сомнениях Инанису, он захлопнул на время тяжёлую дверь, открывать которую снова совсем не хотелось. Значит, предстояло решить сложную задачу: рассказать хранителю правду, которую тот заслуживал, но при этом не взваливать на него страх за судьбу слушателя. Довольно было одного Инаниса.
Плиний действительно сердился. Они оба – и просветитель, и Тео – играли в какую-то игру, в которой простому хранителю не было места. Но игра эта была опасна: он видел это по выражениям лиц «игроков». По тому, как сосредоточенно Тео пытается подобрать слова.
– Я не хотел бы тебя расстраивать, – начал Тео, – и мне совсем не нравится, что всё это выглядит как наши с Инанисом секреты. На самом деле, это всё скверное дело. И когда тебя не было, я пришёл к Инанису. Хотя что там: даже если бы ты был здесь, я пошёл бы к нему, – покачал головой Тео. Плиний слушал, не перебивая. – Но не из-за того, что больше ему доверяю или что-то такое, – поспешно добавил слушатель, – просто мне показалось, что это будет правильно.
– Не переживай так, я не собираюсь ревновать тебя к просветителю Инанису, – с улыбкой заметил хранитель.
Тео улыбнулся в ответ и продолжил:
– В общем, дело в том, что я не могу теперь верить в некоторые вещи, в которые верить обязан. И всё кажется логичным и правильным до тех пор, пока я не понимаю, что не должен так думать. Но поделать ничего не могу. То есть это не просто мои выдумки или желание почувствовать себя особенным: ты знаешь, что я в состоянии заставить себя делать всё, что нужно для пути служения, – но сейчас вот как будто появилась какая-то одна деталь, которая разрушает всё – как, знаешь, эти картины-перевёртыши, где с одой стороны овечки на лугу, а всего лишь посмотришь под другим углом – и уже лесные чудовища или что-то вроде того.
Слушатель замолчал, переводя дыхание, а хранитель серьёзно кивнул на это путаное объяснение и только заметил:
– Вряд ли тебе помогут упражнения на концентрацию.
– Я думаю, просветитель Инанис просто не знает, что со мной делать, – сказал Тео. – Ещё он просил меня подумать об ответственности.
– И ты подумаешь? – спросил Плиний.
– Не знаю, – честно ответил Тео.
Хранитель кивнул:
– Но упражнения нам придётся делать. Скажи, какие у тебя пожелания по расписанию. Чтобы обучить тебя, мне нужно по два часа твоего времени хотя бы два раза в дигет.
– Но ты же сам сказал, что они не помогут! – возмущённо воскликнул Тео. – Зачем заниматься бесполезным делом? Лучше будем, как раньше, обсуждать книги и историю, ты мне расскажешь принцип этих упражнений – и я сам их быстро изучу, а если ты беспокоишься, что просветитель Инанис узнает…
– Изволь не решать за меня, слушатель Гранций! – резко произнёс Плиний. – Я буду обучать тебя упражнениям концентрации, а если тебя это не устраивает – можешь обратиться к просветителям.
Тео непонимающе уставился на Плиния. Хранитель никогда с ним так не говорил. Тем более, дело было не такое важное: если бы Плиний продолжал настаивать на этих дурацких упражнениях, Тео не стал бы спорить. Но он просто использовал свою власть: согласно Уставу Школы, любой слушатель обязан был либо подчиниться приказу хранителя, либо, если приказ кажется ему неразумным, сразу же обжаловать его просветителям.
– Как прикажешь, Мэй-хранитель, – сказал Тео, опуская взгляд.
Так они сидели, не смотря друг на друга, наблюдая только холодную, тоскливую пустоту, которая свернулась в углу маленькой комнаты.
Первым замёрз хранитель, осторожно перебрался взглядом в пустую чашку, стоящую на столе напротив Тео.
– Я сварю ещё кофе, – полувопросительно-полуутвердительно сказал Плиний и, услышав допускающий примирение вздох слушателя, ушёл на кухню.
Когда они молча пили по второй чашке кофе, пустота повела носом и, почуяв потепление, поспешила покинуть комнату.
– Ты никогда раньше так не говорил со мной, – горько констатировал Тео, смотря в глаза хранителю.
Плиний кивнул:
– Кажется, наступают тяжёлые времена, Тео.
4.2 Realiora
4.2.1 Diagnosis ex observatione32
Морео приоткрыл глаза и увидел неяркий свет, который плескался вокруг, как вода в стакане, если его неаккуратно нести по лестнице. От этого подвижного света Кошачий Бог почувствовал, что к горлу подкатывает тошнота, а в голову как будто втыкают сотни длинных тонких иголок. Очень хотелось пить. Он попытался что-то сказать, но услышал только хриплую тень собственного голоса. С трудом пробравшись через блики света, Морео увидел, что лежит, укутанный одеялами, в незнакомой комнате с высоким потолком, и попытался приподняться. В комнате кто-то был: он услышал шорох одежды, а потом увидел высокую девушку, которая раскладывала что-то на столике рядом с кроватью Кошачьего Бога. В реальнейшем от неё явственно исходили волны острой неприязни, она прямо-таки светилась от ненависти, и Морео с удивлением внимательнее посмотрел на девушку, чтобы понять, где он успел ей досадить. Но ничего не мог припомнить. Впрочем, собственная голова напоминала ему сейчас решето, через которое просеяли все мысли и воспоминания, оставив только самые крупные.
Поднявшись и сев в кровати, Морео понял, как он ослабел, и ужаснулся: он не чувствовал себя так с тех самых пор, как ушла Фелина. Он мечтал хотя бы о глотке воды, но не решался попросить девушку, злость которой осязаемо давила на плечи. Но она сама неожиданно протянула ему большую глиняную кружку, полную тёплой жидкостью с травяным запахом.
– Выпейте, это поможет. Надеюсь, вы придёте в себя как можно скорее и уберётесь отсюда, – процедила она, и голос её звучал таким ядом, что Морео, инстинктивно вцепившись в