в налоговом вопросе. Корона претендовала на право взимать такие налоги, которые, по мнению Стюартов, были необходимы для управления государством. Палата же общин претендовала на право платить ровно столько, сколько, по ее мнению, было необходимо для той же самой цели. По сути, это было требованием непосредственной политической власти, поскольку на практике палата была готова предоставить королю право править только так, как ей было угодно, а в случае отказа – не предоставлять вообще ничего.
Доводы в пользу короля были ясно изложены судьей Финчем во время судебного процесса над Хэмпденом за его отказ заплатить корабельные налоги: «Акты парламента, лишающие суверена его королевской власти в защиту своего государства, недействительны. Эти недействительные акты парламента обязуют короля не распоряжаться своими подданными, их людьми и имуществом, а также их деньгами, ибо между парламентскими актами нет разницы». «Божественное право королей» было прямо противоположно и, в конце концов, разбилось о «божественное право частной собственности».
Если Стюарты сражались ради четко обозначенной цели и досконально разработанной теоретической платформы, то буржуазия в основном руководствовалась инстинктом. Теоретическая ясность пришла, если вообще пришла, уже в процессе борьбы, но поначалу буржуазия довольствовались туманными заявлениями о свободе личности и представлением о некоем основном законе, который стоит выше королевской власти, – законе, который не может быть отменен без нарушения конституции. Никто не предвидел в 1640 г., да и не мог предвидеть, конституционной монархии, наконец появившейся в результате компромиссов 1660 и 1688 гг.
Нельзя также было представить, что упразднение Долгим парламентом Звездной палаты, суда Высокой комиссии и других прерогативных судов[31] уже являлось маленькой революцией. Парламент всего лишь намеревался уничтожить органы, ставшие инструментом королевской тирании. Но то, что было сделано, на деле перерезало главную артерию старого государственного аппарата. Корона, Тайный совет, прерогативные суды, мировые суды – все вместе составляли единую живую цепь. Теперь звено между центральным органом с периферией было удалено, и ни Тайный совет, ни мировые суды уже не могли восстановить своего былого величия. Необходимо было создать новый государственный аппарат, но уже не вокруг Тайного совета, ответственного перед королем, а вокруг кабинета, ответственного перед заседавшей в парламенте буржуазией и обладающего новой, более гибкой системой финансов и местного самоуправления.
Опять-таки, лишь немногие члены Долгого парламента в 1640 г. были республиканцами, и мало кто помышлял о чем-нибудь ином, кроме ограничения власти короны. Те республиканцы, которые и были в то время, вероятно, мечтали не о демократической республике, а о республике плутократической, по образцу Голландии, чье экономическое процветание сделало ее идеальным государством в глазах многих представителей торгового класса. Радикализм, появившийся в конце гражданской войны, пока еще прятался среди тайных, преследуемых сект, духовных наследников немецких анабаптистов, апокалиптических мечтателей, ожидавших наступления царства небесного.
Люди же практического склада: Пимы, Вейны, Ферфаксы и Кромвели – довольствовались тем, что защищали свои земные владения и на первых порах не пытались заглядывать далеко в будущее. Их глубокие религиозные убеждения имели поначалу важное значение, поскольку они помогали вселить в них уверенность в божественной справедливости их дела и смелость, чтобы сделать следующий шаг. В своих собственных стремлениях они видели руку бога войны, ведущего их так же уверенно, как Бог вел через пустыню детей Израиля. И пожалуй, именно отсутствие теории и ясных целей так часто облачало политическое движение и политическую мысль XVII в. в религиозную форму.
Несмотря на все доводы в пользу обратного, нельзя не признавать, что гражданская война была борьбой классовой, революционной и прогрессивной. Победа роялистов означала бы полный регресс в развитии страны, сохранение феодальных форм, лишенных содержания и окостеневших в монархической тирании, дальнейшее существование менее развитой формы социальной и политической организации. Нам нет необходимости идеализировать буржуазию XVII в., которая обладала большинством недостатков, присущих ее классу во все времена, но можно сказать, что именно потому, что буржуазия являлась исторически прогрессивным классом своего времени, она не могла бороться за свои права и свободы, не борясь также за права и свободы всех англичан и человечества в целом.
Глава VIII
Английская революция
1. Долгий парламент. Классы и партии
Палата общин Долгого парламента отличалась сплоченностью и осознанностью целей, что было ново в английской истории. Прежде в парламент избирали отдельных лиц, учитывая их личные качества и положение в графстве или городе, а не их политическое соответствие. Однако в промежутке между парламентом 1628 г. и Долгим парламентом в стране начала сформировываться первая политическая партия. Создание ее было делом рук группы пуританских сквайров и знати, таких как Пим, один из лидеров последнего парламента, Хэмпден, выступление которого против корабельных денег принесло ему всенародную известность, граф Бедфорд, предок всех вигов, и граф Эссекс, который, так же как и его отец, пользовался безграничным влиянием среди лондонских горожан.
Во время выборов осенью 1640 г. Пим, Хэмпден и другие объездили всю страну, призывая к возвращению именитых пуритан и стремясь таким образом обеспечить себе руководство всей оппозицией. Результатом такой агитации стала ошеломляющая победа партии крупной буржуазии, землевладельцев и торговцев, хоть и не республиканской, но по большей части решительно выступающей за подчинение короны парламенту, в котором она безраздельно господствовала.
На первой сессии Долгого парламента новая партия не встретила реальной оппозиции. Карл восстановил против себя почти все слои, а роялистской партии пока еще не существовало. Такие люди, как Гайд и Фолкленд, не являвшиеся пуританами и впоследствии сражавшиеся на стороне короля во время гражданской войны, вместе с большинством парламента повели атаку на королевский абсолютизм и потребовали отстранения Страффорда. В ноябре 1640 г. казалось, что победа уже одержана без единого выстрела. Страффорд и Лод были арестованы, другие ненавистные советники бежали за границу, и палата общин, поддерживаемая с одной стороны шотландской армией, обосновавшейся в Ньюкасле, а с другой – лондонскими горожанами, казалась непобедимой. Лондон стал важным центром революционного брожения и обсуждения происходящего. С упразднением цензуры Лода памфлетисты и проповедники принялись открыто дебатировать вопросы церковной и государственной власти, вместе с тем стали быстро расти и приобретать влияние многочисленные секты, до тех пор никому не известные либо существовавшие тайно. Народные демонстрации у Вестминстера часто имели огромный политический эффект, вынуждая короля идти на уступки и толкая парламентскую партию на еще более решительные действия. Нередко Пима и его сторонников пугало неистовство сил, которые они привели в движение, однако они слишком нуждались в народной поддержке против короны, чтобы рискнуть сдержать их.
В марте Страффорд был обвинен в государственной измене. Поскольку измена в прошлом обычно рассматривалась как преступление против короля и поскольку