Страффорд выступал от имени короля во всех своих действиях, пришлось выработать новую концепцию измены – измены по отношению к государству и подданным. Подобное преступление не предусматривалось законом, однако Пим и его последователи отлично понимали, что, пока жив Страффорд, существует опасность контрреволюции, в случае которой им крупно повезет, если они останутся в живых. Когда стало ясно, что палата лордов не намерена признавать Страффорда виновным, процедуру неожиданно изменили и был внесен на рассмотрение билль о государственной измене. Стоит отметить то обстоятельство, что против билля в палате общин было подано лишь 59 голосов, при этом в большинстве случаев в качестве неодобрения самой процедуры, а совсем не ради желания сохранить жизнь Страффорду.
Начало кризиса подтолкнуло раскрытие заговора армейских чинов в Йорке, замышлявших устроить поход на Лондон, освободить Страффорда и распустить парламент. Заговор поощрялся Карлом и королевой и был организован самыми неразборчивыми в средствах и безответственными придворными и просто авантюристами, людьми, подобными Горингу, человеку, о котором несколько позже роялистский историк Кларендон писал, что он «без колебаний мог обмануть любое доверие или совершить любое предательство, дабы удовлетворить свое самое ничтожное желание или каприз, и, по правде говоря, ему не хватало лишь усердия, дабы с успехом превзойти в самых страшных злодеяниях всех своих современников».
Раскрытие заговора вызвало в Лондоне настоящую панику. Уже в начале мая билль об осуждении Страффорда был с поспешностью проведен через обе палаты и представлен на подпись королю. Одновременно ему был послан билль, препятствующий роспуску парламента без согласия на то самого парламента. В течение нескольких дней толпы митингующих окружали Вестминстер, угрожая захватить и разграбить королевский дворец Уайтхолл. Карлу пришлось уступить, и 12 мая в Тауэре Страффорд был обезглавлен перед огромным скоплением народа, по свидетельству современников насчитывающим до двухсот тысяч человек. С этого времени стало очевидно два момента. Во-первых, что началась ожесточенная борьба, в которой обе стороны сражались за абсолютное превосходство, и, во-вторых, что парламентской партии предстояло одержать победу или погибнуть, поскольку Карла могло удовлетворить только ее полное уничтожение.
После смерти Страффорда в рядах оппозиции начался процесс размежевания сил, в котором умеренные, те, кто верил в возможность разделения власти между королем и парламентом, один за другим перешли в лагерь роялистов. Эта дифференциация, однако, не выявилась четко до следующей сессии, и еще до раскола парламент принял ряд мер, в соответствии с которыми налоги, взимаемые без одобрения парламента, объявлялись незаконными, а Звездная палата и другие прерогативные суды упразднялись. Карл не решился открыто выступить против этих мер, но продолжал плести интриги с военными и католиками, одновременно стремясь собрать ядро роялистской партии внутри самого парламента.
В августе палата общин впервые раскололась надвое при обсуждении так называемой «Петиции о корнях и ветвях» (петиция призвала парламент отменить епископство от «корней» и во всех его «ветвях»), направленной на уничтожение епископата и организацию церкви под комиссией из лиц, не имеющих духовного звания и назначаемых парламентом. Вопрос этот носил политический характер, поскольку епископы, заседавшие в палате лордов, создали блок, призванный защищать интересы короны. «Петиция о корнях и ветвях» явилась, таким образом, попыткой препятствовать созданию роялистской партии внутри парламента.
Когда палаты собрались вновь осенью, возник новый внешний кризис, напрямую поставивший вопрос о власти, о вооруженных силах и расколовший палату общин на две почти равные части. Кризис этот вызван был восстанием ирландцев, согнанных с земли по принуждению Страффорда, а теперь освобожденных от ограничений, наложенных его деспотическим правлением. Из-за Ирландского моря в Англию доходили страшные и полные преувеличений слухи о массовом истреблении переселенцев-протестантов. И для пуритан, и для роялистов ирландские католики виделись дикарями, которых необходимо было безжалостно стереть с лица земли, но для этого требовалась немалая армия. Кто мог бы возглавить такую армию? Пуритане понимали, что Карл мог с одинаковой вероятностью использовать эту армию как против ирландцев, так и против парламента. Роялисты, в свою очередь, также боялись доверить армию пуританским лидерам палаты общин, к тому же в любом случае мобилизация любых вооруженных сил и контроль над ними всегда являлись правом и обязанностью короны.
В ноябре пуритане выступили с «Великой ремонстрацией»[32], откровенно партийным документом, призванным апеллировать к протестантским предубеждениям и убедить их в том, что королю нельзя доверять армию. В это время силы обеих партий были практически равны, и ремонстрация прошла в парламенте благодаря всего лишь большинству в одиннадцать голосов. Если бы Карл удовольствовался тем, что стал бы отстаивать свои исконные права и букву закона, он, возможно, добился бы успеха на этом этапе. Но он предпочел довериться наемным смельчакам, которые организовали вооруженные отряды, разгуливающие по лондонским улицам и провоцирующие стычки с горожанами и подмастерьями, всегда готовыми дать отпор. Карл окончательно уничтожил все преимущества своего законного положения, попытавшись арестовать Пима, Хэмпдена и еще троих парламентских лидеров. В сопровождении вооруженного отряда в несколько сот человек 4 января он явился в палату общин и потребовал ареста пяти ее членов. Однако тех заранее предупредили, и они успели укрыться в Сити. Пим, всегда владевший искусством политической тактики, ловко воспользовался создавшимся преимуществом. Моментально забили тревогу, было вызвано лондонское ополчение для защиты членов парламента, и парламент перенес свои заседания в Гилдхолл, расположенный в самом центре Сити. 10 января Карл бежал в Йорк, и туда же по нескольку человек постепенно за зиму перебралась одна треть палаты общин и две трети палаты лордов. Обе стороны немедленно принялись собирать силы для вооруженной борьбы.
Однако следует обратить внимание на то, что условия борьбы были продиктованы деятельностью Долгого парламента. Карл уже не мог опираться на свои «божественные права» или открыто бороться за свои подлинные цели. Вместо этого он вынужден был говорить языком своих противников, прибегнув к талантам конституционного монархиста Гайда для составления официального воззвания к народу, в котором он заявлял: «Я желаю управлять в соответствии с общепризнанными законами страны и желаю, чтобы свобода и собственность подданных могли быть ими сохранены так же неукоснительно, как и их собственные права. И я торжественно и искренне обещаю перед Богом сохранять справедливые привилегии и свободу парламента… и в особенности неукоснительно соблюдать законы, одобренные этим парламентом».
Однако нет никаких причин предполагать, что все это было не более чем притворство. Такая покладистость на словах, естественно, привлекала к королю многих из числа тех, кто в другом случае не стал бы его поддерживать, так что, когда началась война, среди его сторонников находились уже не только Горинги, а и такие люди, как Фолкленд, ярый противник тирании и войны,