Читать интересную книгу АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА - Евгений Городецкий

– А как со списанием?

– Ишь ты! Не успел еще стать подотчетником, уже списанием интересуешься?.. По этому вопросу, Володя, тебя завтра главбух проинструктирует. Самым подробным образом.

– Андрей Александрович! – Лариса выпрямилась, опустила руки с вязанием на колени. Она обращалась к Князеву, а глядела на Матусевича, и было в этом взгляде нечто от любопытства естествоиспытателя. – Может быть, мне с Володей поехать? Женщины, все-таки, в этих вещах больше разбираются. Бог с ней, с больницей… Оформите меня какой-нибудь там поварихой…

Вот блажная бабенка! Князев ответил неожиданно резко:

– Поварихой я вас могу взять. Но тогда вот ему, – он кивнул на Матусевича, – времени для сна не останется.

– Что вы имеете в виду? – самолюбиво насторожилась Лариса.

– То, что Володе придется быть одновременно прорабом, поваром и утешителем.

Лариса покраснела, отвернулась. Казалось, она вот-вот заплачет. Наступила неловкая тишина. Матусевич с укоризной взглянул на Князева, позвал:

– Лисенок! Ты устала? Пойди приляг.

Лариса неотрывно глядела на быстрые язычки пламени в щели между конфорками.

– Не думала, что вы можете быть таким… – Голос ее был тих и печален.

– Что-то душно у нас, – сказал Князев, пряча глаза. – Пойду проветрюсь…

Луна светила ярко, в полную силу. Морозное безветрие сковывало дыхание. Все было как зимой, разве что снегу поболее. Но перелом к лету уже свершился, и в воздухе витала неизъяснимо тонкая, терпкая весенняя свежесть.

Князев взял в сенях топор. Недавно привезли кубометр березового швырка. Матусевич кое-как сбросил его у крыльца, все собирались переколоть и сложить в поленницу. Князев выбрал несколько чурок потолще, побросал на утоптанный пятачок, крайнюю установил и занес над головой топор.

Нет слаще работы для рук! Топор падает на упругий срез чуть-чуть вкось, не впивается в древесину, а мгновенно разрывает ее, звонкие поленья отлетают в стороны, как брызги. А попадется суковатая – вгоняешь топор поглубже, поднимаешь вместе с чуркой на плечо и по другой чурке, как по наковальне, обухом вниз – хрясь! Нет лучшего способа обрести душевное равновесие. Обиду – в удар! Злость – в удар! Неприятности? А вот я вас – х-х-гэк!

Горожанам бы – с их центральным отоплением и газом – почаще колоть дрова. Меньше инфарктов было бы.

…Едва за Князевым закрылась дверь, Матусевич опустился перед Ларисой на колени, заглядывая ей в лицо.

– Лисенок, милый, ну что ты? Не надо, моя хорошая. Александровича обидела, сама расстроилась, – он целовал ее хрупкие пальцы, гладил ими себя по лицу. – Александрович – человек прямодушный, потом, ты же знаешь, как он к работе относится? Для него это – святыня…

Пальцы Ларисы ожили в его ладонях, тихонько погладили ему лоб и брови, высвободились.

– Ты не хочешь, чтобы я с тобой поехала?

– Я хотел бы! – воскликнул Матусевич, – но это невозможно!

– Значит, ты хочешь, чтобы я осталась?

– Лисенок, родной, нет другого выхода!

– Ты не боишься оставлять меня одну?

– Ты не одна. С тобой Андрей Александрович.

– Со мной Андрей Александрович… – повторила Лариса. – Ты не боишься за меня, пока он со мной?

– Ну что ты, Лисенок! Андрею Александровичу можно довериться. Это такой человек…

– Ты хотел бы быть таким?

– Когда-то хотел, а теперь, когда появилась ты… Я его очень люблю, очень уважаю. Но он – это он, а я – это я. Если бы я не был таким, какой я есть, ты бы не полюбила меня, правда? – Матусевич снова взял ее ладони в свои. – Лисенок, ты меня правда любишь?

Она прижала его голову к груди, боясь солгать взглядом или голосом, и тихо перебирала пальцами его мягкие волосы.

– Работают и переутомления не боятся!

Голос был крепкий, хрипловатый, отвыкший от помещения. Камеральщики враз повернули головы. В дверях стоял плотный чернобородый цыган в распахнутом овчинном полушубке, открывающем для обозрения дорогой костюм и белую рубашку с неумело повязанным галстуком. Наглаженные брюки уходили в черные валенки, загнутые «двойным блатом».

– Лобанов!

– Коля!

Матусевич бросился к нему, обнялись. Остальные сидели на местах. Лобанов всем пожал руки, поглядывая в сторону Князева, подошел к нему последнему, долго с чувством тискал руку.

– Не опоздал?

– Да нет, Коля, в самый раз.

– А я думал – все, застряну, – весело гудел Лобанов, обращаясь ко всем сразу. – Не отпускало меня начальство, на горных сейчас завал. Я уж и так и этак – ни в какую. Написал вам, Александрович, письмо, чтоб вы меня отозвали – самолетов как на грех нет и нет. Хотел эрдэ дать – на радиостанции новый порядок: без визы начальника не принимают, а тот заладил: «Никаких переводов, основное производство здесь». Я кричу: «Тогда увольняйте!», а он свое: «Отрабатывай две недели, а то по сорок седьмой уволю.» Ну и увольняй, делов-то! Меня, куда я еду, и с сорок седьмой возьмут, и вообще без трудовой… А тут самолет, плотники всей бригадой в отпуск едут, ну я с ними под шумок протиснулся. Главное – не опоздал!

Был Лобанов возбужден не только своей находчивостью, встречей и тем, что вырвался хоть в малую, но «жилуху». Пахло от него «Солнцедаром», которым аэропортовская столовая успешно торговала на розлив с небольшими промежутками круглые сутки.

Князев, привыкший видеть Лобанова в брезентухе или хэбэ, оглядывал его с одобрением.

– Ты как жениться приехал.

– А чего я, мало зарабатываю или мало кому должен?- зачастил привычными формулами Лобанов… – Бросил пить, прибарахляться начал.

– Так ты на самом деле сбежал?

– Ну!

– И документы там оставил?

– Ну!

– Ты даешь, – Князев, все еще улыбаясь, покачал головой.

– А я этот… энтузиаст.

– Как бы тебе твой энтузиазм боком не вышел… Где думаешь остановиться-то? Самолет нам только в пятницу обещают.

– Ну, как где… – Лобанов замялся. В прежние годы он всегда останавливался у Князева.

– У меня, Коля, сейчас вон Матусевич с молодой женой хозяйничают. Если тебя устроит в кухне на полу…

– Почему в кухне? – воскликнул Матусевич. – В комнате места хватит. Я думаю, Лариса не будет возражать.

Лобанов начал застегивать тугие петли полушубка:

– Да ну, чего там. Людей беспокоить. Пойду в дом заезжих.

– Погоди, Коля. Не торопись. В дом заезжих сейчас без записки коменданта не пускают. – Князев взглянул на Высотина, на Сонюшкина. – Ребята, может, у вас?

– Вообще-то можно, – вяло сказал Высотин, – не знаю только, как хозяйка.

– Ието… йето… М-можно, конечно.

– Только на полу, разумеется, – добавил Фишман.

– Да нет, я у знакомых где-нибудь, – бормотал Лобанов, пряча глаза и пятясь к двери.

Но не было у него в поселке знакомых, и отпускать его нельзя было, потому что знал Князев давнюю и непереборимую страсть Лобанова, и если оставить его без присмотра… В Туранске-то «сухой закон» не действовал.

– Вот что, – сказал Князев деловым своим начальническим голосом. – У тебя где вещи? В аэропорту? Дуй за вещами, потом зайдешь сюда, дам тебе ключ – и ко мне. Места хватит, никого ты не стеснишь.

Лобанов ушел, но до конца рабочего дня так и не появился. Князев подождал еще полчаса. Лобанова не было. Для того чтобы забрать в камере хранения веши и вернуться, хватило бы сорока минут. Князев прошел в клетушку секретаря и позвонил в милицию. Дежурил знакомый капитан, заместитель начальника райотдела.

– Павел Данилович, – просительно сказал Князев – у меня рабочий пропал. Черный такой, бородатый. Лобанов Николай. Он не у вас случайно?

– Сейчас посмотрю… Случайно у нас. Отдыхает.

– Пьяный, что ли?

– Доставлен в состоянии тяжелого опьянения.

– Вот, елки! А мне его завтра в поле отправлять.

– Сочувствую, но помочь ничем не могу.

– Но он же не хулиганил?

– Было маленько. Вот «…разбил тарелку, стакан, сорвал гардину тюль».

– Дрался?

– «В результате падения со стула в пьяном состоянии».

– Ну, так это мелочи, Павел Данилович. Он стоимость возместит. Оштрафуйте его, и дело с концом.

– Это будет судья решать.

– Так он мне завтра нужен! Позарез. Мне людей на весновку забрасывать.

– А мне – снег расчищать…

В таком духе они продолжали разговор еще некоторое время, потом капитан неожиданно смягчился:

– Уговорил. Заберешь его завтра утром. Только до девяти часов, чтобы в мое дежурство. – И тут же, презирая дипломатические увертки, сказал: – Слушай, мне палаточка нужна. Одноместная. Ты ж знаешь, я охотник, без палатки никак. А осенью возверну в целости и сохранности.

Князев колебался не более секунды.

– О чем речь. Сделаем.

Наутро в милицию пошел Матусевич. Он был польщен оказанным ему доверием. Относительно Лобанова Князев дал такой наказ: «Никаких опохмелок, веди его прямо на склад, занимайтесь упаковкой. Глаз с него не спускай».

Освободителя своего Лобанов встретил угрюмо, подавленно. Матусевич был в милиции впервые и держался очень натянуто, на Лобанова едва глянул, сухо сказал: «Пошли!» – и повел его задворками, минуя стороной чайную, продмаг и прочие злачные места. Лобанов тяжело сопел сзади.