Читать интересную книгу АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА - Евгений Городецкий

Ровный, уверенный голос, четкая дикция. Приличествующая положению и обстановке скромность: все успехи – заслуги коллектива, все недочеты – упущения руководителей подразделений и, в первую голову, начальника экспедиции. Давайте помогать друг другу, учиться друг у друга. Коллегиальность руководства, опирающаяся на инициативу трудящихся, – вот залог новых свершений.

Этим тезисом Арсентьев закончил доклад. Взглянув на часы, извинился за просроченные против регламента четыре минуты и, спустившись с трибуны, занял свое место в третьем ряду.

Князев по обыкновению сидел сзади, у печки. Доклад он слушал внимательно, особенно в той части, где Арсентьев говорил о камеральных группах. По сути все было правильно, но интонации, акценты… В одном месте краски чуть-чуть сгущены, в другом – чуть-чуть разбавлены, а общая картина – будто через розовый свотофильтр. Тоже уметь надо…

Начались прения по докладу. Видно было, что собрание подготовлено четко. Председательствующий Хандорин, заместитель секретаря парторганизации, нацеливал взгляд на кого-нибудь из сидящих в первых рядах, и человек тут же тянул руку. Выступил Нургис от геологической службы, завбур, главный механик, выступили «гости» – представители разведочных партий. Все так или иначе повторяли докладчика или присоединялись к нему. Кто-то заикнулся было о трудностях с жильем, но Хандорин едва дал договорить и предупредил присутствующих, чтобы не отклонялись от темы обсуждения.

Князев слушал, трогал пальцами нижнюю губу. Две недели назад, в конце марта, перед тем, как составлять квартальные акты-процентовки, Арсентьев вызвал к себе начальников поисковых партий и попросил каждого накинуть десять процентов камеральных работ Именно попросил. И притом добавил в пояснение, что если поисковики не выручат, квартальный план наверняка сорвется, «накроется» премия (он ввернул именно это демократическое словцо), да и в управлении его, Арсентьева, не погладят за это по головке. Вид у него был нездоровый – отечное лицо, мешки под глазами на полщеки, покрасневшие веки. Болеет человек за производство… Посовещались меж собой, как купцы перед рискованной сделкой, и решили помочь, раз уж так сложилось. Спросили только: чем во втором квартале покроем эти десять процентов? «Транспортировкой, организацией, да мало ли чем! – повеселел Арсентьев. – Без зарплаты не останетесь».

А позже Князев услышал рассказ одного бурмастера из Курейки. Буровая его дней десять была на аварии, ликвидировали прихват, и вдруг срочно, срочно – переезжать! Снаряд остался в скважине, вышку, не демонтируя, вместе с санями зацепил трактор – и на берег Курейки. Бурить гидрогеологическую скважину в пятидесяти метрах от реки, добывать недостающие погонные метры.

Сейчас этот мужичок-буровичок здесь, в зале, сидит себе и помалкивает. И другие помалкивают, хотя каждый наверняка что-то мог бы сказать…

И правильно делают, рассердился вдруг на себя Князев. В самом деле, мне как будто больше всех надо! Производство есть производство, план есть план, и чтобы его выполнить, пускаешься подчас на самые разные ухищрения… Все в порядке вещей. Похоже, что я просто озлоблен на Арсентьева. Нельзя так мелочиться.

Князев постарался не растравлять себя, и это ему удалось. Теперь бы сделали перерыв, сигарету выкурить. Но перерыва делать не стали, второй вопрос обещал не занять много времени.

На сцену пригласили Мурашова. Он подошел к столу президиума и остановился у торца, смущенный. «Повернись к собранию», – громко шепнул ему Хандорин.

Мурашов повернулся. Он был высокого роста, но нескладен, тощ, с непропорционально маленькой головой. Таких зовут «фитилями». Поджарый быстрый Хандорин был ему по плечо.

– В нашу партийную организацию, – начал Хандорин, – поступило заявление от Мурашова Сергея Петровича: «Прошу принять меня кандидатом в члены КПСС. Хочу быть в первых рядах строителей коммунизма и своим трудом на благо мира и прогресса оправдать это высокое звание». Анкетные данные товарища Мурашова: год рождения тысяча девятьсот сорок седьмой, русский, из рабочих, член ВЛКСМ, образование средне-техническое, женат, имеет ребенка, правительственных наград не имеет, за границей не был, в советские органы не избирался. Товарища Мурашова рекомендуют…

Рекомендовали Мурашова комсомольская организация, механик экспедиционного катера «Гранит» и плановик-экономист Лейкин, добрая душа, который никому не мог отказать.

Когда личность Мурашова обсуждали на партбюро, мнения разделились. Четверо, в том числе Арсентьев, высказались «за», трое, и среди них Хандорин, – против, но дебаты разводить не стали, порешили вынести вопрос на партсобрание. Хандорин кое-что знал о Мурашове, однако рассудил, что если знает он – знают и другие, и не смолчат, а «глас народа» всегда убедительней.

– Прошу, товарищи, – пригласил он. – Выступайте, задавайте вопросы. Беспартийные тоже могут высказаться… Ну, поактивней, товарищи! Вы же Мурашова не первый год знаете.

Кто-то кашлянул, тотчас же в разных концах зала кашлянуло еще несколько человек, и опять тишина.

– Высказывайтесь, товарищи. Может быть, для начала кто-нибудь из рекомендующих скажет слово? Может быть, товарищ Лысых? Вы у нас редкий гость, некоторые товарищи, наверное, даже голоса вашего не слышали.

– Мое мнение изложено в рекомендации, – тенорком отчеканил как по писаному механик катера, не вставая с места.

– Мы ждем, товарищи. Смелее, активнее. Неужто нечего сказать?

В середине зала громко покашляли, поднялась рука встал человек в засаленном полушубке – сменный бурмастер Закусин.

– Разрешите мне. – И в ответ на приглашающий жест Хандорина: – Я с места, отседова не выберешься.

Он встал вполоборота к президиуму, но глядел в зал, на повернутые к нему лица, и заговорил, обращаясь к этим лицам:

– Мы на любом собрании привыкли так: пришли, послушали, проголосовали и разбежались печки топить. Праильно – нет? Праильно. А сегодня не тот случай, сегодня день особый – товарища в партию хочем принять. Я вот его лично не знаю, он гиолух, я буровик, в разных цехах работаем, лицом он парень симпатичный, молодой, ну а что он за человек? Я вот не хочу свой голос безоговорочно отдавать за кого попадя. Тут в смену верхового берешь – и то гляди да гляди. Так то смены, а тут надо детально разобраться и к товарищу присмотреться со всех сторон, чтоб не вышло потом ошибки для нас, а для него – большой неприятности. Оно ведь как: не поступишь – не выгонят, праильно? А такие случаи имели место и на моей и на вашей памяти… Так давайте подойдем к товарищу объективно и всесторонне – чем он наше доверие заслужил? Чтоб не за бумажку с фамилией голосовать, а за живого человека. Вот вы и скажите, кто его знает, имеем мы основание принять его в кандидаты нашей партии или, может, повременить, получше к нему приглядеться?

Закусин сказал это и сел, и некоторое время ерзал на месте, переживая, ладно ли сказал.

– Кто еще желает высказаться? – спросил Хандорин. – Прошу, только поконкретней, по существу вопроса.

Опять заминка, покашливание. Из-за чьего-то плеча робко высунулась рука, тут же спряталась и опять поднялась.

– Товарищ Валуева? Пожалуйста.

Встала женщина с широким обветренным лицом, штукатур стройцеха. Кто-то из соседей потянул ее за полу телогрейки, чтоб села, женщина бросила: – Отвяжись! – и, сразу озлясь, зачастила:

– У меня мужик пьет, скрывать не стану, и так все знают, и этих вот пьяниц проклятых я видеть не могу, прям с души воротит. И вот когда? – да осенью, снега ишшо не было – разыскиваю вечером свово паразита: сперва у Первого магазина, потом у «Голубого Дуная», потом в чайную забежала – ага, вот он. Я тихо, без скандала подхожу: «Валентин, пошли домой». А их пятеро, и вермута ноль семьдесят пять четыре бутылки на столе, и среди них этот вот паренек, – ткнула пальцем в сторону Мурашова, – вроде, и не пьяный, а глаз нахальный, давай меня за рукав ловить: «Посиди, – говорит, – мать, с нами, вермут, – говорит, – благородный напиток». Тьфу! Сынок выискался. Это если ты с таких-то лет по чайным да забегаловкам шастаешь, так что с тобой к сорока годам будет? А еще женат, дите ростишь. Ты если в партию собрался, так дай сейчас всем нам обещание, что больше эту отраву в рот не возьмешь, кроме как по большим праздникам!

Хандорин заметил:

– В нерабочее время посидеть за бутылкой вина – грех небольшой, лишь бы это не часто было, но спасибо, товарищ Валуева, я думаю, что товарищ Мурашов по этому поводу выскажется, когда мы ему слово дадим. – Мурашов с готовностью закивал. – Ну, кто еще? Что-то геологи молчат… Товарищи геологи! Вам главное слово.

Сидело в зале человек восемьдесят – и коллектив, и толпа, и аудитория, и никто не сказал пока еще главного, не завладел всерьез вниманием и сердцами. Впечатление о Мурашове у собрания еще не сложилось, но время для этого приспело, и сейчас многое будет зависеть от следующего выступления.