Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

хотел сказать Новицкому про заплату, которому та не была видна, но тут бача принес шашлыки, завернутые в лепешки. Каждый взял по такому лепешечному конверту с торчащими тремя шампурами, на которые и были нанизаны ароматные кусочки мяса. Бача белозубо улыбался.

— Ай, ташакур, добре, добре, — говорил Георгий Трофимович, вытаскивая порцию шашлыка.

Стас тоже вынул один шампур, торопливо попробовал стянуть мясо зубами, да обжегся, железный шомпол еще был горячий.

— Куда торопишься, — пробормотал майор, — чревоугодник.

Да, поесть Стас любил. И правда — Бацзе. Клички просто так не прирастают. Люба в письмах называет его Бодзиком, а он ее Сюанзанчиком. И ведь действительно, ум у нее просветленный. И мясо она не жалует. Правда, никакому Будде не поклоняется. Ее боги живут на Западе: Салливан, Корбюзье, Райт, их, конечно, больше, но разве всех упомнишь. Да, еще и Гауди, коего и Сунь Укун упоминал, вернее, его Аиша. Город-сад, о нем Сюанзанчик мечтает. А тут уже без персидских садов и садов Семирамиды не обойтись. Но ей хочется создать истинно западный сад. Что это такое?..

Смешно все-таки, что та книга называется «Путешествие на Запад». Русское ухо никогда не смирится, что имеются в виду земли Средней Азии, а потом и вообще Афган, Индия.

Майор оторвал кусок лепешки и снимал им мясо, отправлял в рот, смачно жевал. Стас облизывал обожженные губы, дул на шашлык. Слева послышались хлопки. Он посмотрел. За речкой над жилищем врача, зеленеющим тополями и садовыми деревьями взмывали белые голуби. А хлопки были похожи на выстрелы.

— О чем он пишет? — спросил майор, тоже смотревший в ту сторону.

— Кто? — не понял Стас.

— Да хозяин этого хуторка.

— Он же врач, — напомнил Стас.

Майор кивнул, жуя, взял пиалу и прихлебнул.

— Но по совместительству и писатель. Как наш Антон Павлович. А ты не знал?

— Не-е-т, — удивленно протянул Стас. — А… когда… как это вам, Георгий Трофимович, стало известно?

Майор ухмыльнулся.

— Я сразу все знал.

— И не говорили?

— Кто хочет знать, тот знает, — отозвался майор и оторвал еще кусок лепешки. — Ты, лейтенант, толмач, а я — опер.

Стас изучающе смотрел на опера в пляжной кепке.

— А мне комсомолец Абу Хафс ничего не сказал про него. Я ведь спрашивал о писателях…

Майор кивнул.

— Ну он же не пуштунский писатель. Как Абу Хафс. Хе-хе. Нет, Абу Хафс только доносы пишет, то бишь уведомления. А этот… Он таджик. Азиз Назари.

— И что пишет? — спросил Стас наконец, отправляя в рот, очень аккуратно, чтобы не задевать обожженных губ, кусочек мяса.

— А шут его знает, — откликнулся майор. — Но вот про одну книжку мне доподлинно известно: «Древности Газни».

— Древности… — повторил Стас.

— Ну да. Там про эти два минарета… — Майор повел головой назад, туда, где вдалеке стояли два ветшающих минарета двенадцатого века. — Ну еще… это… да! Про кладбище, конечно, про крепость, гробницу султана… как бишь его…

— Махмуда.

— Ага. И вон, про Тепе Сардар. — Майор ткнул жирным пальцем на холм позади и левее дома-крепости писателя-врача.

Стас знал, что там находятся какие-то древние развалины, но какие именно, не мог уточнить.

— Там был монастырь буддистов, — сказал майор.

Стас ошеломленно глядел на мокрое лицо майора.

— У вас что, есть эта книжка? — тихо спросил он.

— Нет. Но один… информатор обещал достать, — довольно ответил майор и, погодя чуть, добавил: — Берснев. Чтобы мы читали нужные книги, а не всяких мелкобуржуазных гоголей.

— Так она на русском? — спросил Стас.

— Хе-хе, не-а, не успели еще перетолмачить, — ответил майор. — Вот ты и переведешь. А пока — вот эту. — И с этими словами он полез в командирскую кожаную сумку, всегда висевшую у него на боку, но спохватился и сначала тщательно вытер пальцы, а потом уже и достал книжку. — Держи, лейтенант.

И он протянул потрепанную книжку в мягкой темно-вишневой обложке, испещренной изумрудной вязью персидских письмен.

Заторможенность.

Стас уже не помнит, когда это началось. Возможно, сразу, как только он вышел, высунул голову из прилетевшего вертолета. Из Кабула прилетевшего. Или даже когда самолет приземлился в Кабуле. И лицо ему овеяло дыхание этой страны, восточной утробы. И время начало искажаться. А может, это все происходило незаметно. Он уже и не помнит. Скорее всего, так ему кажется сейчас, ну что время начало как-то искажаться. Но ведь с ним, со временем, и в самом деле что-то происходило. И происходит. И эти изменения медленно накапливались, накапливались. Накапливаются… Иногда случались такие просверки, ну в духе упражнений Сунь Укуна «Хэ!» — будто невидимые ладони хлопали перед носом и Стас-Бацзе пробужденно озирался и видел саманные плоские дома, тополя, очертания гор, людей в накидках, чалмах, чадрах, паранджах, осликов и верблюдов, разрисованные автобусы. И этот мир жил по своим законам. И Бацзе с ним уже сосуществовал и ничему не удивлялся. Привык и к войне. И она тут была какой-то неторопливой. Но временами — стремительной, как бросок кобры. И эти броски были похлеще упражнения «Хэ!». Но возбуждение-пробуждение быстро проходило. И снова воцарялось странное состояние… — как бы это назвать? Нет, не забытья. А вот, скорее, полузабытья. Словно все уже окончилось и обернулось воспоминаниями. И ты воспринимаешь всё сквозь толщу времени и пространства. Но, вероятно, осмысленная жизнь только и возможна с некоторой задержкой? Ведь и мысль — сперва только мысль, а потом уже вылупляется словом. Или до слова это не мысль еще? Полумысль-получувство? Так и жизнь в настоящем — полужизнь. Когда она вообще происходит? Жизнь?

«Когда ты слушаешь музыку», — таков ответ Коня на все эти вопросы впавшего в восточное умозрение, по словам Любы, Бацзе. Например, «Метаморфозы» Штрауса. Или его же «Альпийскую симфонию». Или «Гибель богов» нового кумира Вагнера.

«Ой, когда, когда, — отвечала Люба, — всегда!»

«Я и не живу вообще, — писал Ша Сэн Васильев, — в отличие от тебя. А ты еще спрашиваешь. Ты воюешь, а это и есть жизнь на все сто». «На самом деле жизнь проста, но мы настойчиво ее усложняем, говаривал старина Конфуций», — написал Сунь Укун.

Проста?

Стас заторможенно разглядывал обложку книжки, пахнущей какой-то травой, корой, дымом, читал название: «Сайр ал-’ибад ила-л-ма’ад»[222]. Майор с улыбкой наблюдал за ним и снова уплетал шашлык.

— Так это же… — пробормотал Стас, взглядывая на майора.

— Ну да, то, что ты заказывал Жамааху, его сынку Рахмдилу. Когда он вернулся из Ирана с товаром, то не только табачку привез, чай, но и тебе подарочек. Да я решил придержать и успел им сделать знак помалкивать. Они всё поняли. И как ты подошел, уже и виду не показывали. Хе-хе. Так что с днем рождения, лейтенант! — И майор поднял пиалу.