class="p1">Гюнтер стал подавать ужин, а Вилли продолжал:
– Я сказал мастеру, что нам очень нужно, чтобы ремонтировал он мушкеты побыстрее, так как в них у нас нужда, а он в ответ, что если у нас в них нужда, то он, помимо тех, что отремонтирует, может продать мне новых дюжину.
Вот эта маленькая новость кавалера порадовала.
– У него есть дюжина мушкетов? Вы их видели?
– Нет, он сказал, что они сейчас не у него, но к тому времени, как я приеду забирать отремонтированные, они у него будут.
– Дам денег, если хороши, так обязательно купите.
– Прекрасно, господин генерал, большая помощь от них в бою.
Это Волков и сам прекрасно знал, он махнул молодому ротмистру: ступайте. Тот повернулся было, но остановился.
– Чуть не забыл, я на почту в городе зашел письмо отправить, а почтмейстер и спрашивает, не из войска ли я маршала фон Бока, а то писем для офицеров много. Для вас вот письма. – Вилли достал из-под бригантины пачку писем и протянул их генералу.
– Мне? Все? – удивился тот, забирая бумаги.
– Все вам, – ответил Вилли, после поклонился и ушел.
– Гюнтер, еще света! – крикнул Волков, а сам стал смотреть, от кого письма.
Первое от жены – нет, не то он искал. На втором всем известный герб – это от его высокопреосвященства. И его кавалер отбросил – потом. Корявые буквы, кляксы, ошибки в каждом слове – от графини Брунхильды фон Мален. Тоже не то. И вот оно. То письмо, что он искал. Буквы красивы и ровны, он их сразу узнал, хоть видел этот почерк не очень много раз. Кавалер сразу развернул письмо. Гюнтер еще только ставил свечи в подсвечники, а он уже, щурясь, взялся за письмо.
«Милый друг мой на множество лет. Хочу знать, как вы, о том все мои мысли, иной раз до утренних звезд заснуть не могу, все думаю про вас. Хоть и не глупа, а слезы все равно прорываются, как подумаю, что вы ранены, или попали в плен, или, храни вас Бог, еще что хуже. Без вас я и жизни своей теперь не помышляю, хотя жизнь во мне, что дал Бог, живет и крепнет. Теперь ее уже и другие замечают. Ведьма, что монахиней прикидывается, все замечает. Уже говорит мне о том и жене вашей сказала. Жена ваша теперь ни к обеду, ни к ужину не выходит, только злится на меня, бранится непрестанно. Слуг подбивает мне не повиноваться, грозится из дома гнать. Но я ее не слушаю, что мне до нее, Ёган и другие слуги меня слушают, а не ее. Ёган говорит, что, если с вами что случится недоброе, я в беде одна не останусь, что вы обо мне уже позаботились. Но мне того мало, хочу, чтобы вы живой и здоровый домой вернулись, видеть вас мечтаю, молю о том Господа всякую минуту. Обо мне вы не беспокойтесь, я, слава Богу, здорова и сильна, и плод ваш во мне, слава Богу, растет, как положено.
Верная вам Бригитт».
Казалось бы, письмо это кавалер ждал более всяких других, а оно его огорчило. Теперь он злился на жену и на ее монахиню за то, что не дают его Бригитт спокойно жить. Он взял в руки письмо от жены и бросил его на стол опять, не стал даже читать. «Как приеду, построю для нее дом. В месте самом красивом, на берегу реки. И дом этот будет богаче и больше моего, пусть жена злится».
Не мог он спокойно сидеть и есть, когда казалось ему, что его Бригитт кто-то обижает. Даже аппетит пропал у него, хотя только что Волков был голоден. Чтобы успокоиться, взял письмо от архиепископа, начал читать.
Ну, тут сплошные похвалы да восхваления. Уже знал хитрец, как дело было. Старый льстец понимал, как тешить душу всякого воина. Восхищался курфюрст его победой над мужичьем, что было непобедимо два года кряду до него. Волков даже усмехнулся, когда прочитал про себя, что он «подобен Александру, Юлию и Карлу». А еще архиепископ благодарил Волкова, что вразумил купчишек из Фринланда и заставил их идти к своему господину на поклон. Также князь божий просил и дальше притеснять подлецов, не давать им продыху, а то и грабить их при случае. И еще просил архиепископ кавалера быть к нему при всякой возможности, чтобы мог он обнять его по-отечески.
Чуть-чуть это письмо отвлекло Волкова от тревожных мыслей о Бригитт, и он взялся за письмо от графини.
«Любезный брат мой, здоровья вам желаю на долгие лета. Думы мои подтвердились, Господь меня милостью не оставил – хочу сообщить вам, что я снова беременна».
У кавалера аж лицо вытянулось. «И эта брюхата?! Жена, Бригитт, а теперь и графиня? Надеюсь, это герцог постарался». Он стал читать дальше.
«Герцог при дворе после ремонта отвел мне покои, покои хороши: с окнами большими, с камином и нужником, наконец покои у меня есть, что меня достойны. А слуг его высочество назначил всего двух, коих мне мало, так как конюха у меня нет и камердинера тоже, а есть лишь девки, что при мне и при моих покоях состоят. Я уж герцога просила, но он на скудость казны пеняет. А мебель у меня не новая, и платья другие нужны, уж те, в каких я приехала, в Вильбурге давно не носят, посему была бы рада я, если бы вы мне, брат, от щедрот своих хоть малую мзду жаловали. Хоть тысячи две, а лучше три талеров прислали бы».
«Три тысячи! Ох, и нагла графиня, забыла, что зуб ей телок выбил в хлеву, где она ночевала по детству».
«А про вас при дворе говорят много: что воин вы изрядный и, наверное, поможете маршалу какому-то мужиков одолеть».
«Давно писала, еще не знала, что мужиков я побил».
«А тут приехал ваш и мой недруг, граф. Герцог его принимал. Знаю, что они про вас говорили, так как человек, что прислуживал им за столом, про вас от них слыхал. А меня туда герцог не позвал, хотя всегда на обеды и ужины зовет.
С мольбами за вас, сестра ваша
графиня Брунхильда фон Мален».
«Вот курица, про всякую дурь, про платья да про холопов своих целый лист исписала, а про главное, про визит графа, всего одна строка! Баба, что с нее взять.