вешать.
– Они будут саботировать ваши приказы, на марше плестись, телеги ломать, лошадей портить и при первом деле, при первой стычке с горцами начнут разбегаться.
Волков вздохнул, все это ему было знакомо, сам такое видел, и не раз.
– Кто же солдатам сказал о наших планах идти на кантоны?
– Не кто иной, как наши офицеры, – сразу ответил Брюнхвальд. – Они тоже получат немало денег, к чему им еще война? Может, новые штабисты воду мутят?
– Нет, – Волков покачал головой, – им деньги нужны, они как раз доли в добыче не получат. Они лишь на жалованье рассчитывают, им, наоборот, подольше повоевать хочется.
– Значит, кто-то из других офицеров, – продолжил полковник. – Да и не важно оно уже, нужно думать, что делать.
– Может, с солдатами поговорить? – предложил кавалер и сам от своих слов усмехнулся: что за дурь предложил? Усмехнулся и задумался.
– Нельзя идти на поводу у солдат, вот что я знаю точно, – произнес Брюнхвальд прервав его размышления.
– У вас есть мысли, Карл?
– Нужно действовать быстро, смело и решительно, как вы умеете, друг мой, – отвечал полковник. – Думаю, что нужно арестовать казну корпораций.
– Арестовать?
– Да, и обещать раздать деньги от трофеев только по истечении контрактов. Приказ такой издать. А чтобы не волновались, что погибшим деньги не достанутся, чтобы не думали, что мы их присвоить хотим, объявить, что передадим доли семьям погибших.
– Тогда нужно купцам запретить платить корпоралам, чтоб платили, к примеру, Мильке, – продолжил мысль товарища Волков.
– Да, именно так. Пусть Мильке торгуется и берет у купцов деньги за добычу под присмотром старшин из корпораций, но деньги корпорациям не отдает, пока не закончатся контракты.
– Хорошая мысль, Карл, – согласился Волков. – Я обещаю выплатить все деньги, только когда закончим летнюю кампанию. На заре берите Роху и его людей, конфискуйте солдатскую казну под вашу подпись, со свидетелями и пересчитав ее. Если начнется буча, я всех успокою.
– Лучше сделать это сейчас, – предложил полковник.
– Сейчас? – удивился кавалер.
– Вернее, ночью, в полночь, как все спать лягут и сменятся первые караулы, – продолжал Брюнхвальд. – Подниму на всякий случай третью роту, всех свободных от караула людей из роты Рене и роту Рохи. В полночь арестую их казну. До утра подготовлю в других частях офицеров, заодно и проверю их желание служить вам дальше, а утром зачитаю ваш приказ.
– Действуйте, Карл, – дал добро Волков, думая о том, что Брюнхвальд вернулся очень вовремя.
Он благодарил Господа за такого товарища.
Глава 25
Поутру в лагере началась суета, солдаты и старшины корпораций бегали по частям, советовались, разговаривали с офицерами. Но еще на заре Роха со стрелками и Рене с половиной своей роты окружили шатер генерала. Все при доспехе и оружии, полковник Брюнхвальд при них. И вид у них такой, что только попробуй сунуться. Да и среди офицеров, с которыми Брюнхвальд еще ночью побеседовал, солдаты поддержки не нашли.
– Чтоб я даже не слышал о всяком таком! – предупредил своих подчиненных капитан кавалерии фон Реддернауф. – Я в эскадронах бузы не потерплю!
– Кто отважится идти к генералу и требовать вернуть казну, будет считаться бунтовщиком, – предупредил на всякий случай своих людей Рене, и те сразу все поняли.
А Рохе и говорить никому ничего не пришлось, стрелки – солдаты привилегированные, высокооплачиваемые. Из них никто и не думал бузить или чего-то требовать. Тем более что все сержанты из роты с Волковым с первых дней. Они в него поверили еще в те тяжкие дни, которые провели в чумном Фёренбурге.
Если какая-то суета и случилась поутру, так это были люди из полка полковника Эберста да ландскнехты. Но эти бузотеры известные, у них буза по любому поводу прорастает. Но и их капитан Кленк не поддержал, все так и сошло на нет. И к тому времени, как господин генерал проснулся, от всей суеты в лагере были лишь шесть депутатов от рот, что просили дозволения говорить с генералом.
Генерал принял их во время завтрака у своего шатра в присутствии половины своей гвардии и высших своих офицеров. Он объяснил солдатским старшинам, что берет их казну на хранение. И что все будет солдатам возвращено, как только истекут контракты. А возможно, казна еще и приумножится после окончания кампании.
– Говорят, что воевать мы будем с кантонами, – без всякой радости заговорил один депутат.
– А хоть и с кантонами, – беззаботно и ласково отвечал генерал, – что с того? Я с ними уже воевал и не один раз бил их крепко. Не веришь, так можешь у моих людей спросить, что на ярмарке на той стороне со мною были, и что у реки их били, и что у холмов их громили.
– Про то мы слыхали, – признался другой депутат, – но вот война – дело неверное: сегодня ты горцев бьешь, завтра они тебя.
– Людишки многие промеж нас думают, что хотели бы отсюда домой пойти, а не кантоны воевать, – поддержал его другой. – Они думали, что мужика побьют да по домам разойдутся. Говорят, что горца бить не подписывались, только на мужика.
– Я сам эти контракты писал, – заметил кавалер теперь уже строго, – думаю, что у полковника Эберста контракты от моих не отличались, и ни у меня, ни в его бумагах ни слова про мужика нет, сказано там, что до осени, до первого числа. Каждый из вас под таким контрактом палец ставил и на том крест целовал, а посему, если кто до осени уйти надумает, тот дезертир, и с ним я кротким и добрым не буду.
На такое и сказать депутатам было нечего, не злить же генерала, поэтому один из корпоралов и сказал:
– Май кончается, а нам за июнь жалованье положено, вперед платить обещали.
– Вот это разговор правильный. – Генерал сразу стал мягче. – Идите в роты, пусть офицеры подадут списки личного состава. Жалованье получите вперед, как и договаривались.
Он хотел закончить этот разговор и закончить завтрак, чтобы побыстрее отправиться к реке серебро вылавливать, а эти глупцы его отвлекали. Слава богу, ушли наконец. И когда Волков уже вставал из-за стола и вытирал рот салфеткой, Брюнхвальд, довольный, сказал ему:
– И побузить им не дали. Теперь пойдут за нами на горцев, никуда не денутся, а купчишкам я уже сказал, чтобы трофеи все покупали только у Мильке, иначе в лагерь не пущу.
Тех двух сундуков, что привезли люди из Ламберга, опять не хватило, хотя сундуки были большие. Рассыпного серебра вошло в них по семь