уверена, что она не превратилась в вампира… но то, что становится чудовищем, знала наверняка.
Ноги и руки фермера связывали толстые путы, сотканные из тени и прочные, как сталь. Во рту у него торчал кляп из той же ткани, кусок которой Ойру дал Маюн, чтобы она разыскала пленника. Она бросила окровавленную тряпку на пол перед собой. Человек дернулся, повернул изуродованное лицо, напряженно всматриваясь в затемненный угол, где она стояла. Сначала он заметил золотые отсветы, потом различил неподвижное лицо – и разрыдался. Слезы хлынули на заросшие седой щетиной щеки, голова ушла в плечи… Маюн брезгливо поморщилась: это трясущееся, всхлипывающее ничтожество не заслуживало того, чтобы называться человеком. Всего лишь добыча, дрожащая перед хищником. Она вытащила кляп у него изо рта.
– Что… что вам нужно?
Маюн молчала. Снаружи кудахтали куры, из стойла доносилось лошадиное фырканье. Она чуяла запах коровы с раздутым от молока выменем. Тянулись минуты, а Маюн так и не проронила ни слова. Она и сама не знала, что ей нужно от этого человека.
Но она ненавидела его всей душой: его немощность напоминала ей о собственной слабости, и Маюн это не нравилось.
– Спроси, где прячется его семья.
Маюн знала, что Ойру следит за ней. Пусть он и не принял материальную форму, она все равно четко ощущала его присутствие.
– Сам спроси, – хрипло огрызнулась она.
Во рту у нее пересохло от жажды.
– Нет. – Ойру возник рядом. – Ведь это твое второе задание.
Маюн выступила из темноты в столб света, падающий из открытой двери на крышу, и прошипела:
– Говори, где твоя семья.
– У меня никого нет.
Лицо фермера было в грязи, скулы в темноте казались пурпурно-черными.
– Я тебе не верю. Повторяю еще раз: где твоя семья?
– Ушла.
– Куда? – процедила Маюн, чувствуя, что вот-вот потеряет над собой контроль.
– Пожалуйста, – голос фермера задрожал, – не трогайте их.
Маюн не сводила с него глаз, прислушиваясь к своим ощущениям. Ничего. Ее магия молчала.
– Ты врешь. – Маюн приблизилась к связанному. – Ты пытаешься их спасти, защитить, но своим враньем делаешь им лишь хуже.
– Умоляю, отпустите меня. Я ведь не сделал ничего дурного!
– Мне плевать, – сказала Маюн и сама удивилась: ей и правда было безразлично, пострадал этот человек за дело или всего лишь по прихоти Ойру. – Даже будь твои руки запятнаны кровью тысячи безвинных душ.
– Да я бы ни за что…
– Святой ты или грешник, верный муж или распутник, любящий отец или безжалостный деспот… – Она нагнулась и прошептала фермеру в самое ухо: – Мне глубоко плевать.
– Тогда зачем вы мучаете меня? – всхлипнул несчастный. – Зачем вам моя семья?
От его вопросов Маюн почувствовала себя глупо. Действительно – зачем? Она делала то, что велел ей Ойру, но с какой стати ассасину понадобилась семья этого жалкого фермера?
– Говори, где они, – повторила она, – иначе я выпотрошу тебя, как рыбу, и развешу твои кишки по всей ферме: пусть твоя семейка полюбуется, когда вернется.
– Прошу, нет! Моя жена… дети.
Он громко зарыдал. Маюн повернулась к Ойру и, показав на завывающего фермера, с отвращением произнесла:
– К чему все это?
– Он сказал тебе правду?
– Он мне вообще ничего не сказал.
– Значит, ты провалила испытание. Ты же выследила человека – так отыщи след правды, которую он скрывает, и принеси ее мне.
– Это не одно и то же, – прорычала Маюн.
– Старайся лучше. Найди правду.
Маюн окинула взглядом сотканную из тени фигуру ассасина.
«Найди правду».
Внутри у нее все клокотало от злости.
«Да чтоб вас обоих. Я вырву правду у этого ничтожества, живого или мертвого».
Она снова повернулась к фермеру. Зеленые глаза полыхнули недобрым огнем.
– Скажи мне, где они, – приказала она ледяным, как у самого Ойру, голосом. – Тогда я отпущу тебя.
– З-зачем вам это?
– Тсс. – Маюн дотронулась до горла мужчины: пальцы с острыми ногтями скользнули вверх, очертили линию челюсти. – Вопросы здесь задаю я. Скажи-ка мне вот что. – Она на мгновение задумалась. – Как зовут… твою корову?
– К-кого?
Маюн полоснула ногтями по небритой щеке:
– Никаких вопросов. Просто скажи мне имя буренки.
– Г-герти, – пробормотал фермер, – ее зовут Герти.
– Герти, – повторила Маюн.
Она знала, что это правда.
– Хорошее имя. А ты у нас?..
– Дэв-вид. Люди зовут меня Старым Дэйви.
– Старый Дэйви.
Интуиция, а может, и магия, текущая в ее крови, сказала Маюн, что и здесь старик не обманул.
– У тебя есть жена, Старый Дэйви?
– Д-да.
Снова правда. Маюн начинала понимать, как работают ее ощущения.
– И дети, стало быть, тоже?
– Да.
– Спасибо за честность, Дэйви. Ненавижу, когда мне врут. Это меня злит. Понимаешь, о чем я?
– Понимаю. – Мужчина, казалось, немного успокоился.
– Замечательно. Как их зовут, Дэйви?
– Сэм, Палмер, малышка Дейдре… и Дон.
Это тоже правда. Пора переходить к вопросам посерьезней.
– Прошу вас, – умоляюще пробормотал Дэвид, – это невинные дети. Они не сделали ничего плохого. И я тоже.
– Тсс. – Маюн приложила палец к его губам. – А теперь, Дэйви, расскажи мне обо всех этих людях, которых ты так любишь: ты где-то укрыл их, или они сами кинулись прочь, завидев, как тебя схватил мой спутник из царства теней?
Дэвид безвольно обмяк на стуле:
– Откуда ты знаешь? Кто ты?
Маюн влепила ему сильную пощечину. Голова старика запрокинулась, глаза полезли из орбит.
– Спрашиваю здесь я, – прорычала она. – Еще раз забудешь – и я начну вытягивать из твоего брюха кишки и развешивать их на стенах. Понятно?
– Да-да! Одар милостивый, не надо, умоляю! Я все понял.
– Вот и славно, – промурлыкала Маюн. – Видишь, говорить правду совсем не трудно.
– Вижу, – повторил фермер. Голова у него покачивалась, словно он внезапно опьянел. – Не трудно. Боже, боже…
– Ну что ты, Дэйви, я не бог. Твой бог, Всеотец, оставил тебя. А я все еще здесь. – Она нависла над ним, почти касаясь маской его лица. – Поэтому лучше поговори со мной. И помни, что мне нужна правда. Так где твоя семья?
Фермер колебался пару секунд, а потом мотнул головой.
«Он врет! Он знает, где они!» – взорвались разом все чувства Маюн. Она ощутила ложь так же явственно, как до этого ощущала правду.
– Говори, куда ты их отправил! На чьей ферме они прячутся? У которой из твоих теток?
Глаза Дэвида расширились, но он по-прежнему молчал. Для Маюн это стало последней каплей. Она схватила лежащие на полу ножницы для стрижки овец и отхватила фермеру палец на левой руке. Дэвид душераздирающе закричал. Отрезав четыре пальца, Маюн отступила назад. Она смотрела, как старик бьется на стуле, задыхаясь от слез и боли, и не