сам не заметил слежки?
– А сейчас он где?
– Почти наравне с нами. Думаю, он – или она – хочет нас незаметно обогнать. Гляди в оба.
Вишневый сад к тому моменту кончился. Аннев скосил глаза, силясь рассмотреть что-нибудь среди цветущих персиковых деревьев соседнего поместья, но все безуспешно. И вдруг, некоторое время спустя, он явственно увидел зеленые и коричневые блики. Они перемещались между стволами, и их движение сопровождалось легким возмущением пелены из падающих лепестков. Аннев повернул голову, и в тот же миг движение прекратилось.
– Вон там, – тихо произнес Аннев. – Но я не могу его разглядеть.
Пока Аннев с Фином высматривали внезапного преследователя, Терин из кожи вон лез, чтобы до смерти запугать Титуса, живописуя все возможные кошмары, поджидающие их в Нижнем квартале. Напрасно Шраон то и дело повторял, что Пепельный квартал находится на северо-западе, а «Бездонный кубок» на юге, – Терина было не остановить. Он самозабвенно вещал об извергах, шатающихся по кварталу средь бела дня, каннибалах на каждом углу и забрызганных с ног до головы кровью некромантах. Во время описания последних Шраон тактично кашлянул, и до Терина дошло – пусть и не сразу, – что Цзянь наблюдает за ними с улыбкой на губах: розовые глаза йомада сияли весельем.
– Я… хм. – Терин умолк, беспомощно глядя на друзей, но спасать его никто не собирался.
В конце концов сам Цзянь и пришел ему на выручку:
– Это правильно, что вы боитесь некромантов, аватар Терин, ведь те, кто имеет дело со смертью, редко ценят жизнь.
– Но… вы же сами…
– Некромант, все верно.
– Но вы… как бы сказать… вы не страшный. Я имею в виду, выглядите вы жутко, конечно. Белый как мел, глаза розовые. Но мне кажется, вы… даже не знаю.
Цзянь кивнул.
– А если бы у меня рот был измазан кровью? Или за мной шествовала армия мертвецов? Тогда вы испугались бы?
– Ну, э-э…
– Думаю, испугались бы. Даже не думаю, а знаю наверняка. Видите ли, аватар Терин, я одинаково высоко ценю и жизнь, и смерть. Я не забираю жизни бездумно и не призываю тех, кто перешел в царство духов, веселья ради. И к жизни, и к смерти надлежит проявлять равное уважение.
Аннев слушал их разговор вполуха, пристально вглядываясь в цветущие персиковые деревья. Однако никаких признаков движения больше не было, – по-видимому, таинственный преследователь их все-таки обогнал. По мере того как они продвигались по Королевскому тракту, сады становились меньше, а особняки – скромнее. Вскоре кирпичную кладку мостовой вновь сменили булыжники; по обеим сторонам дороги катили экипажи, а стражники встречали и провожали компанию куда как более подозрительными взглядами. Цзянь глубже надвинул капюшон и снова превратился в молчаливую даму благородных кровей, сопровождаемую наемной охраной.
До площади с русалочьим фонтаном оставалось несколько десятков шагов, когда их группа привлекла к себе внимание – но не стражей порядка, а какого-то толстяка в кожаном жилете на голое тело. На карманах жилета гирляндами висели золотые цепи с гигантскими драгоценными камнями. От каждого соска тянулось несколько цепочек, которые крепились к носу и нижней губе.
– Это что за цирк с илюмитской швалью на лошади? – заорал толстяк, размахивая голыми руками, чтобы привлечь внимание как знати, так и стражи. – Да это же мятежники! Гляньте-ка на них: отворачиваются, лица прячут! Оружие выставили напоказ, будто законы для них не писаны!
Аннев нахмурился: у толстяка самого на поясе висели два декоративных кинжала и сабля в ножнах. Крикун распахнул полы жилета и дотронулся до рукояти кинжала, при этом небрежно поигрывая одной из золотых цепей, украшавших его голый торс. На мгновение Анневу стало смешно: как, интересно, он собирается драться, с такими-то цепями? Но тут же понял, что сам толстяк драться не собирается – за его спиной понемногу выстраивался целый вооруженный отряд. Воины были статные и мускулистые, к тому же сражаться им ничего не мешало. Их бронзовую кожу покрывали татуировки, а на правом плече у каждого красовалось одно и то же клеймо – дикая кошка и двухмачтовый парусник, – говорящее о характере их занятия и принадлежности к определенному знатному дому.
Лицо Шраона стало темнее тучи.
– Ты смеешь называть королевский дом Ченгов цирком? – прогремел он, выступая вперед. – На колени, работорговец!
Толстяк оторопел:
– Что, простите?
– А вот этого не обещаю. На колени!
Шраон развернулся и молниеносно выхватил саблю из ножен у толстяка. Охранники, спешащие хозяину на подмогу, встали как вкопанные.
– Этот человек оскорбил королевский дом Ченгов. Я требую извинений – иначе я отрежу его гнусный язык.
Городские стражники в ответ лишь молча переглянулись. Вероятно, они решили, что перед ними какой-то сумасшедший. Иннистиульских солдат, казалось, требование Шраона ничуть не удивило: ни один из них не двинулся с места и не обнажил оружия.
– Ваша светлость, – сказал наконец кто-то из стражи, – не все обычаи Иннистиула почитаются в Лукуре. Если этот человек оскорбил вас, вы должны обратиться с жалобой к верховному судье или одному из местных магистратов.
– Или консулу, – произнес Шраон, расправив плечи. – Это конфликт между рабовладельческими домами, а значит, его решением займется консул Анабо.
– Это вполне… приемлемо.
– Либо этот человек извинится и возьмет назад свои грязные обвинения. Он сохранит язык, а мы продолжим свой путь.
Тут толстяк завопил, брызжа слюной:
– Да ты знаешь, кто я? С какой это стати…
– Элар Кранак, второй дан, благородный лорд Иннистиула.
У работорговца отвисла челюсть.
– Я… откуда ты знаешь?
– Я Шраон Ченг, первый дан, архонт Иннистиула. – Кузнец шлепнул лезвием сабли по толстой щеке. – А теперь на колени и проси прощения, иначе я пошлю стражу к леди консулу – и ты знаешь, что произойдет дальше.
Шраон высунул язык и зажал его между зубами. Побледневший, как простыня, Элар повалился на колени:
– Я сожалею… архонт Ченг. Умоляю, простите меня. – Он кинул быстрый взгляд на Цзяня, который неподвижно сидел в седле, уставившись в землю. – А этот… чужестранец, которого вы сопровождаете. Могу ли я спросить…
– Не можешь, – отрезал Шраон и бросил саблю на мостовую перед Эларом. – Я принимаю твои извинения. И сообщу магистрату Бливену, что в ближайшее время ты внесешь в нашу казну штраф. Десять солари, полагаю, будет достаточно.
Элар, который в этот момент поднимался на ноги, застыл в полусогнутой позе.
– Ах… да. Непременно, архонт Ченг. Вы очень милосердны.
Шраон прошествовал мимо толстяка, по пути дернув за цепочку, тянущуюся от левого соска к ноздре. Работорговец пискнул от боли, но ничего не сказал.
Компания пересекла площадь, и до самого Речного округа никто не проронил ни слова.
Глава 20