— Доброе утро, — пробормотал он.
Не глядя на него, Кристин сунула в печь противень с булочками.
— Доброе утро.
Бак принес ведро воды, сложил охапку дров в ящик у печи и снова вышел. К его возвращению Кристин налила в умывальник теплой воды и приготовила чистое полотенце. Бак встретился с ней взглядом.
— Это для меня?
— Конечно.
Обычно он умывался холодной водой, но какое же наслаждение — плеснуть в лицо теплой воды и вытереться чистым, пахнущим свежестью полотенцем! Бак не привык, чтобы кто-то штопал ему носки и зашивал рубашки, — такого с ним просто никогда не случалось.
Он постоял возле стула, дожидаясь, пока Кристин займет свое место, и только после этого уселся за стол. Кристин была польщена. Даже Ферд, обученный хорошим манерам, редко вел себя подобным образом.
За столом оба молчали. Кристин даже под страхом смерти не могла бы придумать, о чем завести разговор. Всякий раз, когда она смотрела на Бака, тот опускал глаза, глядя в свою тарелку. Наконец он обронил:
— К обеду меня не ждите.
— Но к ужину-то вы вернетесь?
— Надеюсь.
И снова воцарилось молчание — странное, настороженное. К концу завтрака напряжение стало почти невыносимым. Кристин старалась держаться непринужденно, но Бак чувствовал, что ей не по себе.
— Вы останетесь не одна, здесь будет Кривоногий.
— Думаете, мне от этого станет легче?
— Никто не сможет незаметно для него приблизиться к ранчо. Если что, слушайтесь его.
— Я его даже не пойму.
— Просто идите с ним, если он захочет увести вас с ранчо.
— Бак, я не совсем беспомощная, у меня есть пистолет Густава, — ледяным тоном заметила Кристин.
На лице Бака появилось некое подобие улыбки. Задумчиво взглянув на девушку, он проговорил:
— Пусть лучше пистолет лежит там, где лежит, пока я не обучил вас с ним обращаться.
Покровительственный тон Бака начал раздражать Кристин. Она заявила:
— Густав научил меня стрелять.
Бак, ничем не выдавая внутреннего напряжения, спокойно выдержал ее вызывающий взгляд.
— Пардон. — Он вышел из-за стола и направился к двери за своей шляпой.
Кристин встала и озадаченно посмотрела на Бака. За что это он просит прощения? Может, он хотел сказать «с вашего разрешения»?
— Вы не скажете мне, куда собрались?
У Кристин пересохло в горле, и голос ее казался каким-то скрипучим, да еще и дрожал. Она смутилась, но ничего не могла с этим поделать.
— Я собираюсь перегнать часть табуна в горы.
— Думаете, там безопасно?
— Во всяком случае, безопаснее, чем здесь.
— Бак, вы считаете, они придут сюда?
— Да, уверен. Когда в руках Форсайта окажутся все козыри, он обязательно явится.
— С вооруженным отрядом?
— Да, именно так.
— Подождите, я дам вам с собой мяса и булок на обед. Кристин встретила его насупленный взгляд с тем же смирением, с каким вела себя с той самой ночи, когда умер Ярби.
— Не стоит, не утруждайте себя.
— Мне это не трудно, все готово. — Кристин кивнула на плиту.
В своем нынешнем состоянии, когда нервы его были напряжены, как струна, Бак, почти не понимая смысла ее слов, вслушивался в музыку ее голоса, напоминавшего журчание ручья. Небесно-голубые глаза Кристин были затуманены глубокой печалью. Лицо, чуть позолоченное солнцем, обрамляли волнистые локоны, колышущиеся при каждом движении. Кристин — спокойная, добрая, рассудительная — была в то же время хрупкой и прекрасной, как горная лилия. Бак даже не подозревал, что в его голове способны рождаться подобные поэтические сравнения.
Он не знал, какими словами обозначить чувства, охватывавшие его всякий раз, когда он видел Кристин. Она олицетворяла собой все, о чем он только мог мечтать. Без нее его жизнь будет пустой и бессмысленной. Бака пугала даже мысль об этом.
Почти не сознавая, что делает, Бак выронил шляпу, шагнул к Кристин, взял ее за плечи и привлек к себе. Она не успела даже вздохнуть, как он уже склонился к ней и легонько коснулся губами ее губ.
Бак поднял голову, пристально глядя в лицо Кристин. Потом снова припал к ее устам. Теперь это было уже не легкое прикосновение, а жадный, неистовый поцелуй. Бак крепко прижимал ее к груди, пытаясь почувствовать каждый дюйм ее тела, — именно об этом он мечтал, когда ехал с Кристин на лошади. «Всего один раз, только сейчас, хотя бы ненадолго», — мысленно твердил он себе… Бак наконец выпрямился и разжал руки. Помотал головой, словно стараясь привести мысли в порядок. Потом поднял с пола шляпу.
— Я… мне очень жаль… прошу прощения, — пробормотал он, потупившись, и быстро вышел за дверь.
Сердце Кристин бешено колотилось в груди — билось в каком-то странном тревожном ритме. Она медленно поднесла руку к губам, все еще горячим и чуть припухшим от страстного поцелуя Бака. Кристин вдруг многое поняла — поняла, почему ее глаза всегда высматривали Бака, почему в его присутствии она ощущала прилив жизненных сил. Как она могла влюбиться за столь короткое время в этого грубоватого мужчину с непокорными черными волосами? Невероятно. Она просто-напросто протянула ему, точно на ладони, свое сердце, а он ее об этом даже и не просил.
Боже милосердный, неужели это влечение так явственно написано на ее лице, что Бак пожалел старую деву и решил подарить ей немного острых ощущений? Мысль эта была так унизительна, что Кристин громко застонала. А она-то, она стояла… как дура, пока он ее целовал! Что он сказал? Что сожалеет? А потом выбежал из дому так, словно стыдился того, что сделал.
Кристин хотелось встать в дверях и смотреть вслед Баку, но она боялась, что будет похожа на сохнущую от любви идиотку, поэтому прошла через весь дом и вышла на веранду. Прислонившись к сосновому столбику, поддерживающему крышу веранды, она смотрела на луг и слушала тишину. Кристин думала о том, что теперь, узнав, как сладок поцелуй Бака, она всегда будет мечтать снова почувствовать прикосновение его губ.
Поцелуй этот вновь и вновь оживал в памяти. Девушка решила занять себя делом и принялась за уборку. Она вихрем носилась по дому — мыла, чистила, скоблила — до тех пор, пока нигде не осталось ни пятнышка, ни единой пылинки. Кристин обмела со стен паутину, выгребла из камина золу, а потом натерла чугунную плиту промасленной тряпочкой — так, что плита засияла.
Высокие каминные часы в дубовом корпусе, по-видимому, были одной из самых любимых вещей Бака. Это сразу бросалось в глаза — так бережно он заводил механизм и запускал маятник. В пустом доме их тиканье отдавалось особенно гулко. Протирая часы куском мягкой фланели, Кристин думала о том, что, будь это ее собственный лом, она бы повесила над камином портреты отца и матери, и… как знать, возможно, когда-нибудь рядом с часами появилась бы свадебная фотография. Она помотала головой, отгоняя ненужные мысли, и принялась за письменный стол-бюро.