улице жить? — возмущенно спросила Ирина. — Что за проклятое место!
— Возвращайся в город, — невозмутимо посоветовал Владимир. — Кулички не для всех. Чтобы здесь жить, надо иметь особую закалку. И особый взгляд на жизнь.
— Ты еще поучи меня жить, — презрительно усмехнулась Ирина. — Нос не дорос, а про мозг я и вовсе молчу. Кстати, хочешь, я расскажу стихотворение, которое написала про тебя на досуге?
В полусонном взгляде юного звонаря появился интерес.
— Про меня стихи еще никто не сочинял, — сказал он. — И как это тебе в голову пришло?
Не отвечая на этот каверзный вопрос, Ирина, приняв серьезный вид и встав в картинную позу, громко продекламировала:
— Целый день, целый день
На боку лежит тюлень.
Без работы скукотень,
Но работать ему лень.
Закончив, она с плохо скрытым злорадством спросила:
— Ну, как? Понравилось?
Лицо Владимира выражало удивление.
— Какой же я тюлень? — спросил он, пожимая плечами. — Вот уж неправда! По знаку зодиака я рак.
Ирина поняла, что на этот раз ее парфянская стрела пропала даром. В этом случае она была бессильна состязаться с природой, наградившей юного звонаря глупостью, щедро компенсировавшей отсутствие чувства юмора. Ничего не говоря, и уже не обращая внимания на юношу, она села на свой чемодан. И задумалась над советом юного звонаря, который сначала показался ей абсурдным.
По здравому размышлению, возвращение в город — это было единственное, что ей оставалось. За столь короткое время ей удивительным образом удалось восстановить против себя такое множество местных обитателей, что количество уже перешло в качество, подтверждая справедливость закона, о котором Ирина ничего не знала, кроме общей формулировки, но стала его жертвой. Ей не было дела до немецкого философа и создателя системы «абсолютного идеализма» Георга Гегеля, жившего два века тому назад, ее волновал сегодняшний день и собственные проблемы. Но закон есть закон, и даже его незнание не избавляет от последствий, о которых он предупреждает. Оказавшись в Куличках, Ирина убедилась в этом. И, как до этого она отказалась противостоять природе, теперь ей приходилось признавать поражение перед законами диалектики.
Это был философский взгляд на жизнь, прежде ей не свойственный, и Ирина была сама очень удивлена тому, как обстоятельства меняют людей. Всего один день, проведенный в Куличках, изменил ее почти до неузнаваемости. Она начала мыслить глобальными категориями, что раньше ей было несвойственно, и даже была готова признавать свои поражения.
Эта мысль так изумила ее, что Ирина почти впала в прострацию, ничего не слыша и не видя того, что совершалось в окружающем ее мире.
А там происходило необыкновенное для Куличков явление, сравнимое разве что с полным затмением солнца, случающимся не более одного раза на жизни одного поколения. К вящему изумлению Владимира, который продолжал лениво размышлять над тем, почему Ирина сравнила его с тюленем, на площадь, поднимая уже даже не тучи, а целый смерч пыли, выехала кавалькада машин. Это были большие черные джипы, напоминавшие гигантских жуков, отрастивших колеса и выпучивших глаза. Они держались друг от друга на таком близком расстоянии, что можно было только удивляться, как они не слипаются в гармошку при малейшем торможении. Вероятно, в этом был особый шик, который юный звонарь был не в состоянии понять.
Когда автомобили остановились напротив храма, сразу, будто по команде, и не раздалось скрежета металла и звона разбитых лобовых стекол, юноша облегченно вздохнул и даже перекрестился. Как и любое явление в жизни, суть которого он понять не мог, Владимир отнес это проявление высшего водительского пилотажа к божьему промыслу.
Глава 40. «Иду на вы!»
Некоторое время из автомобилей никто не выходил, словно их пассажиры настороженно осматривались, не желая рисковать. Или, быть, может, их поразило то, что они увидели.
А затем из автомобиля, стоявшего ближе остальных к храму, вышел высокий грузный мужчина лет сорока-сорока пяти в очень дорогом костюме. Сшитый по современной моде, пиджак казался на два размера меньше, чем это было надо, и при каждом движении почти трещал по швам. И это несколько портило мужскую привлекательность его владельца, что, впрочем, компенсировали широкие плечи, густые волнистые волосы с легкой проседью и нос с горбинкой, напоминавший орлиный клюв. Это был Иннокентий Павлович Рымской. Он поманил пальцем Владимира и властно произнес:
— Эй, малый, иди-ка сюда!
Но юный звонарь не тронулся с места, то ли не поняв, что от него хотят, то ли обидевшись на приказной тон, которым с ним имел право разговаривать только отец Климент, да и то лишь потому, что юноша сам ему это право даровал. Зато Ирина услышав знакомый голос, очнулась от своих дум и почти подскочила с чемодана. Она бросилась к мужчине, взволнованно крича:
— Иннокентий, ты приехал! Как я рада тебя видеть! Ты даже не представляешь себе!
Подбежав, она бросилась в объятия Иннокентия Павловича, которые он не менее радостно распахнул.
— А я уже не чаял увидеть тебя живой, — сказал он, целуя молодую женщину. — Ты почему не посылала голубей, как мы договаривались?
— Я посылала, — возразила Ирина. — Каждый вечер. Отправила всех троих.
— Значит, долетел только один, — покачал головой Иннокентий Павлович. — Твой первый. Удивительно! Меня уверяли, что эти голуби могут преодолевать расстояние в тысячу километров и никогда не собьются с пути. Неужели обманули?
— Это из-за того, что здесь, в Куличках, аномальная зона, — сказала Ирина. — Я сама едва выжила. Ты только посмотри на меня!
Иннокентий Павлович оглядел ее и ужаснулся.
— Ты ужасно выглядишь, — сказал он. — Тебя что, собаки драли?
— Гуси, — призналась Ирина.
Но мужчина решил, что она пошутила и весело рассмеялся. Ирина обиделась.
— Ничего смешного в этом нет, Иннокентий, — сказала она с вызовом. — И мне еще повезло, что меня не задрал медведь-людоед. Ты не представляешь, что здесь происходит! Это поистине другой мир. И в нем живут люди, непохожие на нас с тобой, и на тех, к которым мы привыкли.
— Ты расскажешь мне об этом позже, — перебил ее Иннокентий Павлович. — А сейчас мне надо знать, не подвела ли меня интуиция, когда я посылал тебя в Кулички.
— Деньги для тебя дороже, чем я? — с упреком спросила Ирина.
— Ну, перестань, — поморщился Иннокентий Павлович. — Ты — это ты, а деньги — это деньги. И давай не будем валить все в одну кучу. Что называется, путать божий дар с яичницей.
— Так я для тебя всего лишь яичница? — продолжала настойчиво спрашивать Ирина.
После всего того, что молодая женщина пережила, она хотела услышать другие слова, но Иннокентий Павлович их не произносил. То ли он