но моральные издержки совершенно несопоставимые. Все взвесив, Ирина решила уйти сама. Но, на всякий случай, поторговалась.
— Куда же мне идти на ночь глядя? — жалобно спросила она. — Позвольте, Матрена Степановна, переночевать в вашем доме. А наутро я уйду, обещаю!
Ирина была хорошей актрисой, а бабка Матрена — сердобольной старухой. Увидев, что молодая женщина готова расплакаться, бабка Матрена пожалела ее.
— Хорошо, оставайся до утра, — сказала она. — Но утром чтобы и духа твоего не было!
— Не будет, Христом богом клянусь! — заверила ее Ирина. Она поняла, что гроза прошла стороной, и повеселела. — А теперь не могли бы вы выйти, Матрена Степановна? Мне надо переодеться, а то я мокрая с головы до ног.
Ирина преувеличивала, мокрым у нее было только лицо. Но бабка Матрена молча вышла из комнаты. От обуревавших ее чувств не рассчитав силы, она закрыла за собой дверь так, что дрогнули стены.
— Сила есть — ума не надо, — пробормотала бабка Матрена, осуждая себя. Все-таки это был ее дом, и было глупо его разрушать даже в гневе. Она прошла на кухню и налила себе в стакан малиновой наливочки из заветного графинчика. Одним духом осушали его до дна. И вскоре искаженное яростью лицо старухи обрело прежние почти благодушные черты. Чтобы закрепить эффект, бабка Матрена выпила еще стаканчик. После чего пошла в свою комнату. День выдался суетной, волнительный, и ее могучему телу и не менее могучему духу требовался основательный отдых. Бабка Матрена разделась, легла на кровать, укрылась цветастым лоскутным одеялом и почти сразу же заснула, храпом сотрясая воздух, как паровая машина.
А Ирине было не до сна. Она лихорадочно соображала, как ей поступить. Вернуться утром, словно побитая собака, в Усадьбу волхва она не могла. Не говоря уже о самолюбии, на этот раз ее могли просто не впустить даже за ограду. А вдобавок еще и натравить на нее ворон, как на того охотника, которому злобные птицы выклевали глаза. Ирина не собиралась испытывать судьбу, идя на поклон к хозяевам Усадьбы волхва, которые однажды уже изгнали ее из своего дома. Она подумала было о Михайло, но вспомнила о бабке Ядвиге, и желание жить в одном доме со зловещей старухой сразу пропало. Если уж бабка Матрена так себя повела, то бабка Ядвига, случись что, попросту сживет ее со света, и глазом не моргнув. Ирина в этом не сомневалась. Ей оставалось только одно — с утра пораньше ходить по Куличкам, стучаться в ворота домов и спрашивать хозяев, не пускают ли они жильцов за хорошие деньги. Но это было бы слишком утомительным и очень ненадежным делом. И когда она уже почти отчаялась, то вспомнила о юном звонаре. Наверняка тот мог подсказать ей, кто и на каких условиях в Куличках пускает в дом постояльцев. Кому как не ему знать это — ведь он целыми днями простаивает на паперти перед храмом, ковыряя в носу и заговаривая со всеми, кто проходит мимо.
Ирина даже засмеялась, подумав об этом. И решила больше не ломать голову над этой проблемой. Недаром говорят, что утро вечера мудренее. Все, что сейчас ей кажется неразрешимым, наутро не будет стоить выеденного яйца.
Улыбаясь, Ирина подошла к клетке, в которой скучал одинокий голубь.
— Пришло и твое время, дружок — сладкий пирожок, — сказала она весело. — Сейчас я накормлю тебя до отвала, а потом ты доставишь мое послание сам знаешь кому.
Щедро высыпав в клетку весь оставшийся у нее горох и наполнив мисочку доверху водой, Ирина присела к столу и написала на клочке бумаги несколько слов. В записке говорилось: «Ты был прав, это золотое дно. Подробности при встрече». Привычно вложив бумажку в капсулу и прикрепив ту к ножке успевшего насытиться и напиться голубя, Ирина открыла окно и выпустила птицу на подоконник.
Немного потоптавшись, словно сомневаясь, стоит ли ему отправляться в полет, голубь все-таки вылетел из комнаты и начал подниматься по спирали в небо. Он летел медленно, ощущая в желудке приятную тяжесть. И не успел увернуться, когда на него сбоку внезапно налетела ворона. Черная птица ударила его клювом в грудь, прямо в сердце. Темная кровь оросила светлые перья. Голубь умер сразу, не успев понять, что произошло. И камнем упал на землю.
Но Ирина опять не увидела, как погиб ее очередной гонец. Она закрыла окно раньше, чем появилась ворона. И начала собирать разбросанные по всей комнате вещи, складывая их в чемодан. Вскоре сборы были закончены. Оставила она только платье, которое собиралась одеть утром.
В пику бабке Матрене Ирина выбрала ярко-красное платьице с разрезами по подолу, заходящими так высоко, что его могли носить только женщины, имеющие идеальные бедра и презирающие такое понятие, как стыдливость. Это платье было у Ирины любимым. Его она одевала в городе, идя на самые важные для нее свидания с мужчинами. И собиралась одеть утром не случайно. Она хотела отомстить, напоследок надерзив старухе. Но, памятуя о ее богатырской мощи, предпочла словам, за которые можно было получить по шее, платье, при одном взгляде на которое бабку Матрену мог хватить удар от возмущения. Именно на это Ирина и рассчитывала.
Собрав чемодан, Ирина, как и бабка Матрена, решила лечь спать пораньше. Ночь была бессонной, а наутро ее ожидали неизвестность и суета, отнимающая немало сил. И ей надо было выспаться, чтобы быть готовой к любым испытанием. Но это ее не пугало. Ирина воспринимала жизнь, как бесконечную борьбу за существование, и именно такая жизнь была ей по душе. По природе своей она была бойцом, и ей было бы скучно жить иначе. Вскоре она уже спала, безмятежно слегка посапывая, как человек с незыблемой верой в то, что лучшее впереди.
Утро выдалось ясным, безоблачным и солнечным. Ирина проснулась оттого, что бабка Матрена, ничего не забывшая и не простившая, постучала в дверь ее комнаты, да так, что та едва не слетела с петель.
— Просыпайся, деваха, — пророкотал за дверью мощный бас старухи. — И скатертью дорога!
Ирина сладко потянулась в постели и проворковала, как невинная голубица:
— Доброе утро, Матрена Степановна! Сейчас, только оденусь.
Она хорошо выспалась и чувствовала себя во всеоружии. Ирина тоже ничего не забыла, но ее месть должна была быть неожиданной. И чем меньше бабка Матрена будет к ней готова, считала Ирина, тем поразительней и убийственней должен был выйти эффект.
Наскоро умывшись и одевшись, Ирина, с чемоданом в одной руке и пустой клеткой в другой, вышла на крыльцо. Во дворе бабка Матрена, уже