Если Макс был дома, то после полудня они отправлялись на машине путешествовать. Петляя по извилистым улочкам ближайших городов, они разглядывали товары в витринах магазинов и беседовали. По мере того как Стефани накапливала новые впечатления, работала, ездила на машине, она становилась все смелее и чувствовала, как у нее постепенно возникает своя жизнь.
— Ты ведь ничего мне о себе не рассказываешь, — сказала Она как-то Максу после обеда, когда они зашли в кафе «Два официанта» в Эксан-Провансе, чтобы переждать начавшийся апрельский дождь. — Всякий раз отмахиваешься от меня, как от ребенка.
— А что ты хочешь знать? — спросил он. Они расположились у самого входа, лицом к бульвару Мирабо. Макс наблюдал за Стефани. Она сидела к нему вполоборота и разглядывала причудливые металлические украшения балконов зданий на противоположной стороне широкой улицы с тенистыми деревьями. На Стефани были белые джинсы и черный свитер с высоким воротом. Ожерелье и длинные серьги из серебра, купленные им час назад. Шрамы стали почти незаметны, и красота Стефани была почти такой же яркой и поразительной, как и прежде. Макс ощутил прилив гордости. Это он сделал ее такой. Это он спас Сабрину Лонгуорт от гибели, и спас ее красоту. Он вернул ее к жизни под именем Сабрины Лакост. И эта красота, эта душа теперь принадлежат ему, только ему, без остатка. Сидя в кафе, он держался непринужденно и раскованно; все складывалось в последнее время настолько хорошо, что он готов был поверить, что так будет и впредь.
— Я же тебе говорил, что мать у меня умерла, и мне пришлось скитаться вместе с отцом… все это ты помнишь.
— Да, конечно, — нетерпеливо ответила она, словно ей не составляет труда что-то вспомнить. — Вы были в Голландии, Бельгии, Германии, Испании… конечно, помню. Потом поехали в Лондон. А что ты чувствовал, зная, что, кроме отца, у тебя никого больше нет? Ты любил его?
— Сейчас уже не помню. Мы жили вместе потому, что больше нам некуда было податься. Какое-то время я боялся его. У него был отвратительный характер. К тому же он терпеть не мог подолгу жить на одном месте. Поэтому он всегда искал предлоги для того, чтобы двинуться дальше. Таким поводом, как правило, была драка с кем-нибудь. Однажды подвернулся я под горячую руку — сейчас уже и не помню, как это произошло, — и он меня отделал почем зря. Он забрал меня с собой в Лондон, а там я, едва оправившись от побоев, сбежал.
— Ты так бесстрастно рассказываешь о своей жизни. Чувств нет и в помине, одно только холодное перечисление фактов. Неужели ты в жизни никогда никого не любил, неужели тебе ни разу не было весело?
— Все это заменила необходимость. Именно она движет жизнью подавляющего большинства людей. Как по-твоему, многим ли повезло, и они обрели любовь? — Он взял ее руку. — Когда она приходит, причем уже в зрелом возрасте, это даже лучше.
— Ну, а весело тебе бывает?
— Я никогда толком не понимал, что это значит. Я не задаю себе вопрос, весело мне или нет. Я получаю колоссальное удовольствие от того, чем занимаюсь. Такое объяснение тебя устраивает?
— А чем ты занимаешься?
— Живу с тобой и знакомлю тебя с Провансом, провожу время с Робером и своими компаньонами в Марселе…
— Я хотела спросить, чем ты зарабатываешь на жизнь?
— Я же говорил тебе. Экспортирую сельскохозяйственное и строительное оборудование в развивающиеся страны.
— Ты сказал мне об этом до того, как я лишилась памяти?
— Не помню. Возможно, но, как я тебе уже говорил, мы беседовали главным образом о будущем.
— Ну, мне кажется, ты занимаешься не только экспортом оборудования.
— В самом деле? А почему тебе так кажется?
— Потому что ты получаешь колоссальное удовольствие от того, чем занимаешься. А ведь тебя не назовешь скучным, тебе нравится преодолевать препятствия. Поэтому мне и кажется, что ты занимаешься чем-то более интересным, чем экспорт оборудования, и хочется знать, чем именно.
Официант принес им кофе, и Макс подождал, пока он отойдет.
— Знаешь, Сабрина, с тех пор как ты попала в аварию, это первый комплимент, который ты мне сделала.
Она, казалось, вздрогнула.
— Неужели? Извини, ты ведь очень добр ко мне.
— Комплимент и благодарность — разные вещи.
— Насколько я понимаю, тебе хочется, чтобы я восхищалась тобой. Я восхищена тем, что я про тебя знаю. Робер говорит, что ты человек слова, и я очень ценю это в тебе. Но от чего еще возникнет во мне чувство восхищения?
Макса этот разговор начинал утомлять. Он любил ее, был без ума от нее, но даже она не узнает о нем больше того, что он сам захочет рассказать. Он никогда никому не раскрывал душу и не имел ни малейшего желания делать это сейчас. А что бы она сказала, мелькнула у него шальная мысль, если бы он рассказал ей, чем в самом деле занимается? Сабрина, дорогая, мне принадлежит небольшая типография в Марселе, где мы печатаем приглашения на званые вечера, фирменные бланки и другие безобидные вещи, но наше главное занятие — это печатание денег. Мы переправляем фальшивые деньги — миллионы в пересчете на франки — своим клиентам во всем мире, аккуратно и надежно спрятав их в сельскохозяйственном и строительном оборудовании… Он понятия не имел, как она к этому отнесется.
Но мысль как была, так и осталась у него в голове. Все равно он не скажет ни ей, ни кому-либо еще, что доверяет лишь нескольким работающим с ним людям. А его работа никак не отразится на их совместной жизни; они будут счастливы, и она будет любить его, зная ровно столько, сколько знает сейчас, и не более того. Больше ей и не нужно знать.
Но сейчас он не собирался тратить попусту время, уклоняясь от прямых ответов на ее вопросы.
— Я стараюсь сделать так, чтобы чем дольше мы были вместе, тем больше у тебя было поводов для восхищения. А теперь расскажи мне про работу. Чем ты занималась сегодня утром?
— Ах, перестань! — воскликнула Сабрина. — Я не ребенок и не потерплю, чтобы со мной обращались как с ребенком. Тебя окружают сплошные тайны. Неужели ты думаешь, что я буду этим восхищаться? Я ненавижу тайны, все мое прошлое — тоже тайна. Я отказываюсь смириться с этим.
Рывком накинув плащ, она выбежала на улицу. Дождь уже прекратился. Она прошла между асимметрично расставленными столиками, словно на сцене театра. Невзирая на дождь, за ними сидели несколько промокших насквозь туристов. Выйдя на тротуар, она повернула по направлению к центральной площади, прибавляя шаг. На ходу она подняла капюшон, защищавший от капель с деревьев. Пройдя площадь с огромным серо-зеленым, заросшим влажным мхом фонтаном, она присела на его край. Она старалась не смотреть в ту сторону, откуда должен был появиться Макс, если только он пошел за ней следом.