— Ты что, преступник? Да? Ты что, не рассказываешь мне о том, чем занимаешься, потому что это противозаконно?
— А тебе не все равно?
— А взрыв на судне? Это что, тоже связано с твоей работой?
Усевшись за руль, он потер ключ зажигания большим пальцем, пока Стефани садилась на свое место.
— Я же говорил тебе, что взрыв — это просто несчастный случай.
— Но в больнице ты говорил, что позаботишься о том, чтобы я была в безопасности.
— Это ты помнишь, — задумчиво произнес он. — А о многом другом в те первые дни забыла.
— Я помню твой голос, когда ты об этом говорил. Не было дня в больнице, чтобы я об этом не думала. О том, как ты сказал, что позаботишься о моей безопасности.
— Я так и сделаю. — Он завел двигатель. — В мире, где люди мерзнут и голодают, не имеют друзей, готовых помочь, я буду делать так, чтобы ты жила в тепле и сытости, рядом с людьми, которые тебя любят.
— А то, чем ты занимаешься, противозаконно?
— А тебе не все равно?
— Нет. Если бы я любила тебя, тогда было бы все равно.
— Жестоко, но честно. Ну что ж, ты полюбишь меня, Сабрина, и когда-нибудь я, может, и расскажу тебе о том, чем занимаюсь, но не сегодня. Расскажи мне о той девочке, которую ты нашла.
На этот раз, после того как он опять отмахнулся от ее вопросов, бежать было некуда, да ей и не хотелось. Ей не хотелось оставаться одной — ни в Эксе, ни где-нибудь еще. Макс был ее опорой, центром ее жизни. Он заботится о ней, с ним интересно общаться; их связывают супружеские узы, хотя она и не любит его. По крайней мере пока, подумала она. По крайней мере пока.
— Макс, я никогда не упоминала ни о ком по имени Пенни?
— Нет. — Обогнув центральную площадь, он направил машину на дорогу, ведущую за город. — Ты знаешь кого-нибудь с таким именем?
— По-моему, раньше знала. Причем я уверена, что это ребенок. Возможно, кто-нибудь из тех, кого я учила, или… может, моя дочь.
— Ты же говорила, что у тебя нет детей. И никогда не говорила, что была учительницей.
Стефани вздохнула.
— Тогда не знаю.
— Как зовут девочку, которую ты нашла?
— Лиза. — Она рассказала ему о детях из класса, державшихся за красную веревку, о Лизе Берне и Мари Фронтенак, о приглашении выступить на занятиях. — Мари Фронтенак сказала, что детям не дано понимать прошлое; мне кажется странным, что я буду рассказывать о нем, ведь у меня самой его нет.
— Она ведь просила тебя не рассказывать о своей жизни, а поговорить о том, как прошлое оживает в виде старых, антикварных вещей.
— Она сказала: «…оно как живое предстает перед нами». Оно ведь на самом деле живое, правда? Оно где-то рядом, словно еще один этаж в доме, но входа туда нет. Если бы я могла войти туда…
Они молча ехали подернутой дымкой долиной, и краски вдали расплывались, но ближние поля ярко зеленели. Рядом с полями на плодородных землях раскинулись виноградники. Их черные, напоминающие скелеты стволы с боковыми побегами стояли, словно часовые, выстроившись безукоризненными шеренгами. На платанах, окаймлявших дорогу, появлялись новые побеги, вдоль каменных стен зацвели первые ирисы. На кустарнике только начали распускаться цветы — пока еще бледно-желтые. Со временем они приобретут густо-желтый оттенок и будут источать резкий аромат на многие мили вокруг.
— Я тридцать лет собираю произведения искусства и антикварные вещи, — небрежно произнес Макс. — Все вещи у нас в доме собраны мной.
— Вот как! — Стефани кивнула, словно обращаясь к самой себе. Пожалуй, только так, благодаря случайным разговорам, она сможет узнать его получше. Если не считать того, что Макс никогда ничего не делает случайно, подумала она. — Тогда ты мог бы мне помочь. Я не знаю, что нужно говорить, когда речь идет об антиквариате.
Пока Макс ехал проселочной дорогой, нарочно удлиняя путь, они говорили о картинах, мебели, серебре, фарфоре, старинном кружеве, хрустале. Стефани была поражена глубиной его знаний. Впечатление было такое, словно он всю жизнь только это и изучал.
— В библиотеке найдутся книги, которые будут тебе полезны, — сказал он. — Я составлю список.
Был уже поздний вечер, когда солнце пробилось сквозь облака и озарило крыши домов в Руссильоне, ярко высветив оранжевый, розовый, красный и бледно-желтый цвета. Прилепившиеся к крутому холму и живописно разбросанные, они выглядели разноцветными кубиками из детского конструктора.
— Здесь живет сын Робера, — пробормотала она. — Мне бы хотелось с ним как-нибудь познакомиться.
— И не надейся. Робер тщательно следит за тем, чтобы одна его жизнь не мешала другой.
Стефани улыбнулась.
— Так сколько у него таких жизней?
— Насколько я знаю, несколько.
Новые тайны, подумала она. Что только не придумают эти мужчины?
Но она не могла сердиться, во всяком случае теперь, когда ее окружала такая красота: залитые солнцем дома Руссильона, поросшие лесом холмы, поля и сады, в которых зарождалась новая жизнь, голубое небо сквозь облака и бледный серп луны. После забавной встречи с Лизой и Мари Фронтенак от ее гнева не осталось и следа. По мере того как они подъезжали к Кавайону, на душе у нее становилось все веселее и страхи улетучились. Все будет в порядке; все ее желания непременно исполнятся.
Да и Макс рядом: сидя в его машине, она чувствовала себя в безопасности и под надежной защитой, словно лежала сейчас в его объятиях. Словно полумесяц в лучах солнца, она чувствовала, что впитывает в себя его уверенность и силу и наполняется ею.
Но я не хочу быть отражением Макса. Я хочу быть самой собой.
А что, если он преступник?
О, нет, конечно нет, тут же мелькнула мысль. Он любит важничать, разозлился, когда я стала приставать к ему с расспросами, вот теперь и решил ограничиться туманными намеками, прикинуться тем, кем на самом деле не является, и попробовать вывести меня из себя. Впрочем, если бы он был преступником, они не дружили бы с Робером.
И все же она не могла проникнуться к Максу доверием. Не могла избавиться от ощущения, что, хотя он был увлекающейся, страстной натурой и, похоже, искренне любил ее, во всем его поведении чувствовалась какая-то опасность. Мысль, что он, возможно, занимается чем-то противозаконным, пришла ей сегодня в голову впервые, но не было дня, чтобы та или иная странность его поведения не наводила ее на мысль, что он подвергается опасности, либо подвергает опасности других, или то и другое вместе.
И каждый день, подумала она, он лжет ей, когда дело касается ее жизни в прошлом.
Поэтому она не доверяла ему и не любила его. То немногое сокровенное, что у нее было — несколько месяцев, которые и составляли всю ее жизнь, — она берегла для себя.