Вечером, рассказывая Гарту о разговоре с Клиффом, она так и описала это — как сын неспешно уходил с гордо вскинутой головой. Все уже разошлись, Пенни, Клифф и миссис Тиркелл отправились к себе в спальни, и они сидели вдвоем в гостиной, на столике перед ними стоял термос с кофе и початая бутылка вина, оставшаяся после ужина. Сабрина была в платье из темно-голубого бархата — подарок Гарта на Рождество, когда он поехал за ней в Лондон.
— Такое приятное ощущение, — сказал Гарт, обнимая ее за талию. Она склонила голову ему на плечо.
— Ты имеешь в виду бархат?
— Нет, даму в нем.
Тихо рассмеявшись, она подняла голову, и они поцеловались — сначала осторожно, как целуются люди, связанные дружескими отношениями, а потом более пылко, как двое людей, которые все еще открывают друг в друге что-то новое.
— Я люблю тебя, — сказал Гарт.
Сабрина вздохнула.
— Целый день я носилась как угорелая, занимаясь делами, общаясь с людьми, но, стоит мне остановиться, как я сразу начинаю думать о тебе.
— С точки зрения науки, мне кажется, такая реакция вполне естественна. — Не снимая руки с ее плеч, он наклонился вперед и налил вино в бокалы. — Сегодня я думал о тебе и тогда, когда играл с Нэтом в теннис, и когда читал лекцию о болезнях иммунной системы человека, и когда встречался с Лу Чжэнем, чтобы поговорить о его научной работе, и когда разговаривал за ланчем с деканом, и когда возвращался домой.
— Такое впечатление, что профессору иной раз трудно сосредоточиться. Наверное, сказывается его почтенный возраст.
— Если это так, то, выходит, я уже вполне сформировался, чтобы не позволять разным пустякам отражаться на моей страстной любви к жене. Ты не хочешь рассказать, как у тебя прошел день?
— Ой, честно говоря, не очень.
— Что, проблемы?
— Проблемы есть всегда. Просто, когда мне кажется, что у Пенни все более или менее в порядке, с Клиффом все наоборот.
— А что с ним? Он бывает вспыльчив и замкнут, но в двенадцать лет это в порядке вещей.
— Он никогда не был вспыльчивым и замкнутым раньше, Гарт. Ему не слишком нравится твой лучший студент.
— Он ему завидует. Ничего, со временем пройдет. Я пытался с ним поговорить, но он и слушать не стал.
— Выслушает, если вы с ним сядете и обо всем спокойно поговорите. У него тяжело на душе, и ты ему очень нужен. Он думает лишь о том, что вот Лу Чжэнь придет к нам на обед, и все твое внимание будет обращено к нему.
— Он — наш гость. Клифф же понимает, что, если я не уделил ему один вечер, это не значит, что я про него забыл. Господи, он ведь мой сын и не нуждается в том, чтобы ему каждый день говорили, как его любят.
— Все мы нуждаемся в том, чтобы нам каждый день говорили, как нас любят.
Гарт внимательно посмотрел на нее.
— А у меня это получается?
— Да, всегда, и поэтому, помимо всего прочего, нам с тобой так хорошо. Так же ты ведешь себя и с Пенни, и с Клиффом, просто они не всегда это замечают. И по-моему, с детьми в таком возрасте нельзя сюсюкать.
— Ладно, я с ним поговорю. Еще не знаю, что я скажу, разве что снова повторю, что люблю его, но попытаюсь.
— Ему хочется, чтобы ты считал его особенным.
— Я и считаю. Он должен это знать. Иногда я смотрю на него и думаю, какое счастье, что у меня такие замечательные дети. Что я не просто люблю их, а на самом деле к ним привязан. Вообще говоря, это, по-моему, совершенно особенное счастье. Мне кажется, на свете нет ничего лучше, чем видеть в своих детях единомышленников.
— Ты когда-нибудь говорил ему об этом?
— Может быть, и говорил, но не такими словами, — подумав с минуту, ответил Гарт. — Я думал, что это проявляется во всем, что мы делаем вместе.
— Это тебе могло только казаться.
— Видишь ли, им не нравится, когда с ними очень нежничают. В двенадцать лет не принято открыто выражать свои чувства.
— Как ты думаешь, тебе удастся найти золотую середину?
Он усмехнулся.
— Постараюсь. Что еще у Клиффа неладно?
— Он подхватил у своих школьных друзей ложную идею, что мы должны общаться только с похожими на нас людьми.
— Господи! Неужели детей сейчас не учат тому, что людей на земле становится все меньше? Что в результате смешения представителей разных национальностей рождаются новые идеи, человечество движется вперед, ну и так далее?
— Я точно не знаю, чему их там учат. Пожалуй, нужно будет выяснить. Меня это пугает. Может, ты как-нибудь поговоришь с ним и об этом тоже? Для примера я взяла марсиан и спросила у него, пустит он их на порог дома или нет, так что можешь с этого и начать.
Снова усмехнувшись, он поцеловал ее.
— Начало неплохое. Ты, по-моему, ходила сегодня на ланч к Клаудии? Ну как?
— Замечательно. Она мне очень нравится. Ей очень нужен собеседник. Надеюсь, в этом отношении я ее не разочарую.
— А почему должно быть иначе?
— Может получиться так, что не всегда у меня найдутся нужные ответы на ее вопросы. Сейчас ее, помимо всего прочего, беспокоит позиция конгресса.
— Ректоров университетов всегда беспокоит позиция конгресса. Слишком многие конгрессмены голосуют, исходя из собственных прихотей или политических опасений, так что ни урезонить, ни предугадать их позицию невозможно. Это может сбить с толку любого, кто посвятил жизнь просвещению, кто старается научить людей четко мыслить. Это может лишить душевного покоя каждого, кто зависит от денег. Что конкретно ее тревожит?
— Оливер Леглинд. И еще она считает, что тебе следует отдавать себе отчет в существующих угрозах. Трудностях, как она их называет.
— Она что, считает, что я не отдаю себе в этом отчета?
— Да нет, судя по ее словам, уверена, что отдаешь. Впрочем, это только отвлекает тебя от работы. Отвлекает всех нас.
— Любовь моя, мир от этого не перевернется, все это — часть той политической и научной среды, в которой я работаю. Тебя что, это тревожит?
— Немного. Клаудия посоветовала мне держаться настороже, а у нее были основания так говорить. Было ясно видно, что она тоже встревожена.
— Ну, мы всегда проявляем осторожность, когда речь идет о правительственных субсидиях, и многие из нас стараются держать ухо востро: если мы лишимся этого источника финансирования, то на многих проектах, пожалуй, придется поставить крест. Но это совершенно необязательно должно отражаться на нашей семье. И без Оливера Леглинда хватает людей, которые не дают нам спокойно жить.
— Ой! Кстати, о людях, которые нас беспокоят. Похоже, в «Амбассадорз» назревает конфликт. Во всяком случае, Брайану так кажется.
— Значит, ты хочешь съездить в Лондон.