Читать интересную книгу АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА - Евгений Городецкий

– А если он дуплетом ударит?

– Не ударит. Пороху не хватит.

– То есть ты хочешь, чтоб кто-нибудь из нас дал ему повод?

– Ни в коем случае. Наоборот, не давать повода.

Это его будет нервировать. Он начнет торопить события где-нибудь наверняка зарвется. И получим мы тот факт, о котором ты мечтаешь.

Князев помял Переверцеву толстый бицепс, засмеялся:

– Рисковый ты парнишечка. Но мыслишь, в общем-то, правильно, у меня тоже что-то подобное крутилось. Одна беда – все это слишком общо.

– Генеральная линия. Ты с ней согласен?

– В принципе – да.

– Ну и все. А конкретности – обстановка подскажет.

Жить, не давая повода…

Кому не давать и какого повода? Сплетникам – для разговоров, склочникам – для вражды, злопыхателям – для козней? Но будь ты хоть трижды правильный, морально непоколебимый, прямой и светлый – тебе не уберечься. Наверняка найдется человек, который не простит тебе превосходства, и обстоятельства могут поставить тебя в зависимость от него. В меру своих умственных способностей и темперамента этот человек начнет отравлять тебе жизнь. Бесчисленными придирками, бесцеремонными разносами он будет убивать твое самолюбие. Или, отметив на собрании твои высокие деловые качества, подсунет тебе работу, заведомо обреченную на провал. Или начнет раздувать любой твой промах. Или станет бить по карману за каждую малость. Или столкнет тебя с другим подчиненным… Это все методы легальные, а ведь еще есть запрещенные. От них-то уж никак не убережешься. Так стоит ли стараться не давать повода?

Зарываться, конечно, не следует. И все равно, ты должен не бояться подать повод. Ты должен подать повод, если видишь, что кто-то развращает коллектив твоих соратников, нагло и последовательно развращает.

Ты никак не удержишься, чтобы не давать повода, когда столкнешься с дешевой демагогией, фарисейством, предвзятой ложью.

А если дело, которому ты посвятил лучшие годы жизни, потребует от тебя неуступчивости, неужто ты не дашь повода?!

Только не надо думать, что борец за справедливость – ты один. Тебя всегда поддержат, если ты прав. Пусть даже меньшинство, но поддержит. Ты никогда не останешься одинок в своей правде, рано или поздно возьмешь верх.

Ты ограничен в выборе оружия, тебе остается лишь дать повод и ждать. Право первого удара будет у противника, но ты должен выстоять, куда бы этот удар ни пришелся, а потом, может быть, еще и еще, и только после этого провести ответную комбинацию.

Поводы с твоей стороны были. В ответ ты получал удары, пока что легкие, неприцельные, прощупывающие. Все еще впереди. Наберись стойкости, наберись терпения. И ходи веселей, не напрягайся: ты все равно не знаешь, куда он ударит!

Глава четвертая

Приблизительно с того времени, как 8 Марта на календарях окрасилось в красный цвет, день 23 февраля неофициально стал считаться мужским праздником. Ныне его отмечают повсеместно. Особенно оживленно он проходит в коллективах, где мужчин меньше, нежели женщин, и где есть фронтовики, участники Великой Отечественной. Трогательно-торжественные, в лучших костюмах, отягченных на груди сверкающим, позвякивающим металлом боевых наград, они улыбаются горделиво и вместе с тем смущенно, непривычные ко всеобщему вниманию, а порой в этот день тихи и задумчивы. Им есть что вспомнить, и радость их – пополам с печалью…

В Туранской экспедиции фронтовиков оказалось еще меньше, чем женщин. Полевая геология – не для тех, кому за пятьдесят. Среди конторских по-настоящему воевал один только майор Артюха, но он даже в этот торжественный праздник не пожелал или не сумел развеять облачко привычной отчужденности, и поздравляли его прохладно.

Накануне Арсентьев собрал начальников всех подразделений и предупредил: день рабочий, никаких возлияний; без четверти шесть короткое торжественное собрание в красном уголке – и по домам. Камеральщики понимали, что одним только предупреждением Арсентьев не ограничится, и не ошиблись. Перед обедом обход по кабинетам совершил Пташнюк. С грубоватой армейской прямотой он приоткрывал двери камералок, шарил глазами сперва по столам, потом по лицам, дважды коротко втягивал ноздрями воздух и исчезал. В пять вечера обход повторила секретарша. У нее хватило хитрости выдвинуть предлог – напомнить о собрании, но уловка эта вызвала еще большее неодобрение, чем бестактность Дмитрия Дмитрича. «Ладно, – сказали себе камеральщики, – отыграемся восьмого».

Оргкомитет проявил нерасторопность, и намеченную для банкета чайную перехватил райпотребсоюз. Пришлось идти на поклон к Арсентьеву, просить красный уголок. Николай Васильевич собрал треугольник, посовещались немного и дали согласие, но – под личную ответственность всех членов оргкомитета. В оргкомитете подобрались люди авторитетные – из бюро комитета комсомола, из разведкома, из поселковой секции самбо. Положиться на их высокую сознательность, любовь к дисциплине и умение навести порядок можно было вполне.

Подготовка проводилась в глубокой тайне, по всем законам конспирации, но женщины каким-то образом пронюхали даже меню и посмеивались, глядя на серьезные, загадочные лица мужчин.

Князев хотел было отказаться от участия в банкете – за восемь лет подобные «мероприятия» изрядно надоели, – и если согласился, то только ради своих коммунаров. Матусевича грели трогательные воспоминания о прошлогодней привальной, кроме того, он давно хотел похвастать перед коллективом своей Ларисой, а перед Ларисой – своим коллективом.

Забегая вперед, надо сказать, что обе стороны ожидали большего. Ларисе геологи показались грубоватыми и бесцеремонными: разглядывали в упор, открыто, и при этом обменивались впечатлениями. Ну, а другая сторона… Геологини оценили Ларисин импортный шерстяной костюм, французские туфли и перламутровую помаду, но притом отметили, что не мешало бы владелице всего этого быть пофигуристей, потому что женщина без живота, как известно, все равно что квартира без мебели. Мнение мужчин оказалось сходным.

Для Князева было неожиданностью увидеть среди присутствующих Дмитрия Дмитрича Пташнюка, нескольких человек из мехцеха, из Курейской партии, и среди них – своего бывшего прораба Жарыгина. Осенью, как только вернулись с поля, Жарыгин подал заявление о переводе в другую партию, с тех пор они не виделись. Гости толклись возле Дмитрия Дмитрича, и за столом группировались вокруг него, а Жарыгин сидел рядом, и они все время переговаривались. Князев поймал себя на том, что слишком часто поглядывает в их сторону, переключил внимание на ближайших соседей, вскоре опять глянул туда и встретился взглядом с Пташнюком.

– Андрюха! – Сидевший напротив Переверцев наклонился к нему через стол. – Твой прораб здесь.

– Ну и что? Если ему захочется со мной выпить, я зла не таю.

– Смотри… Он во хмелю дурной.

Банкет шел своим чередом. Нарастал разноголосый гомон застолья, в разных концах возникали песни, курцы уже отложили вилки и пускали дым в потолок, а про женщин вскоре забыли, что их праздник, и они сами об этом тоже как-то забыли, перед ними был сейчас обычный стол, который надо потом будет убирать: сгребать объедки, составлять тарелки, рюмки, мыть все это, протирать полотенцем, разносить посуду по домам.

– Александрович, – говорила Лариса чужим, непослушным голосом, – а почему вы мне не целуете руки? Володя, почему ты мне не целуешь руки? Спирт с шампанским – ой-ей-ей! Александрович, это на вашей совести… Как вы говорите? «Северное сияние»? Это что-то новое… Как тот студент на экзамене: «Росглаввин» – знаю, «Молдвин» – знаю, «Дагвин» – знаю, а Дарвин – не пил, извините… Нет, серьезно. Я в этом смысле темный человек. Тэмна людына. Коньяк и шампанское – «Огни Москвы», водка и томатный сок – «Кровавая Мэри». Это мы проходили. Водка и пиво – «ерш», знаю по литературным источникам… Вы сегодня оба галантны, как никогда. Но все равно, никто из вас не умеет руку целовать. Ну разве так целуют? Так в губы целуют, дурачок… Отстань, Володька! Целоваться ты не умеешь и никогда не научишься… Руку целуют неслышно, не руку, а воздух возле руки… В губы? Ну что ж, вас бы я поучила… Вот отправляйте скорее Володю на весновку… Володя, веди себя прилично!

И в это время Князев услышал сзади, прямо над затылком, знакомый, чуть вкрадчивый голос: «Здорово, Александрович!» Он обернулся и увидел Жарыгина со стаканом в руке, и хотя в стакане плескалась водка, подумал, что Жарыгину было бы очень сподручно сейчас тюкнуть этим тяжелым граненым стаканом его по темечку. Он развернулся на скамейке и глянул Жарыгину в лицо, прямо в пьяную ухмылку.

– Здравствуй. – И добавил: – Что скажешь?

– Как не поздороваться с бывшим начальником… Часто я о тебе вспоминал, ой, часто. Как выпью, так и вспоминаю.

– Надо же, – сказал Князев. – И я вспоминаю. Как гляну на план горных выработок, так и вспоминаю.