она? Укажи место.
Тут купец на секунду задумался, а после и сказал:
– Руди Кольдер, сын золотаря Кольдера, за серебром нырял и сам то серебро доставал. Рыцарь фон Эрлихенген его наградил талером. Он о том хвалился.
– Ваш он, этот Руди Кольдер, из Ламберга? – спросил Волков с надеждой.
– Наш, наш, – кивнул купец.
– Сержант, – велел полковник, – бери купчишку и еще пару людей своих, езжай в Ламберг, найди мне этого Руди Кольдера.
– Да, господин, – ответил сержант. – Сделаю.
Но до вечера сына золотаря так и не отыскали. И, не дожидаясь сумерек, Волков отправился ужинать.
Глава 23
Человек, который многие годы провел в лагерях и ночевал в палатках, по звукам, что доносятся снаружи, сразу поймет, что в лагере неспокойно. Лошади заржали. Волков открыл глаза. Темно. Только ночник горит на сундуке. Солнце еще не встало. А где-то вдалеке застучал барабан. Негромко и расслабленно, словно барабанщик поутру проверяет свой инструмент. Полковник сел на постели, прислушался. Сомнений не было, что-то в лагере происходило, хотя криков «к оружию» и не было. Но звук суеты, сборов, звон железа он слышал отчетливо.
– Гюнтер! – закричал полковник, вставая с постели.
Денщик появляется сразу, как будто за пологом шатра стоял и ждал. И уже нес воду в тазу и свежую одежду господина на локте.
– Я тут, господин.
– Что за шум в лагере? – с тревогой спросил кавалер.
Гюнтер как ни в чем не бывало поставил воду, принялся заправлять перины и раскладывать на краю кровати одежду, а сам в это время рассказывал:
– Полковники Брюнхвальд и Эберст решили провести смотр солдатикам, господин. На заре будут их строить, вот те железки свои и начищают.
– Почему же мне ничего не сказали? – Кавалер успокоился и стал умываться.
– Не могу знать, господин. Они мне не докладывали, – отвечал денщик с едва заметной иронией.
– Умный ты очень, – заметил Волков, беря у него полотенце. – Завтрак не готов еще?
– Какой там, эти мерзавцы кашевары и костров не разводили.
Кавалер оделся и, выйдя из шатра, нос к носу столкнулся с Мильке. Штабс-капитан поклонился.
– С добрым утром, господин полковник.
– Да, и вам доброго утра.
– Полковники наметили смотр поутру, просят вас быть.
– Хорошо. Буду.
Волков хотел на этом закончить разговор, но Мильке не ушел.
– Солдаты будут при полном доспехе и оружии. Полки – при барабанах и знаменах.
– На смотр обычно так и являются, – резонно заметил кавалер.
А тут штабист и говорит ему:
– Было бы прекрасно, если бы и их командир был в полном боевом облачении и на лучшем коне и при своей гвардии.
С каких это пор капитан советует полковнику, как и куда ему являться? Волков выразительно посмотрел на Мильке, он уже думал, как ответить ему поумнее, но тут в голову кавалеру явилась трезвая мысль: может, штабист знает, что делает?
– Хорошо, – ответил он и сказал уже подошедшим к нему и Мильке Максимилиану и Фейлингу: – Господин Фейлинг, приготовьте доспех, а вы, Максимилиан, оседлайте моего гнедого со звездой.
– Конь уже оседлан, кавалер, – ответил Максимилиан.
– И доспех я уже из ящика достал, – добавил Фейлинг.
Все это было весьма удивительным, не иначе как к его пробуждению все уже было готово. Мильке это устроил. Проворен, хитрец. Видно, это будет какой-то важный смотр. А Фейлинг уже принес раскладной стул: садитесь, господин полковник. Гюнтер проворно притащил молоко с медом, Максимилиан достал из ящика с доспехами стеганку и кольчугу. Все у них уже готово. Ладно. Кавалер посмотрит, что они все задумали. Солнце уже поднималось из-за тумана на западе.
Волков сел на стул, а знаменосец и оруженосец принялись надевать на него доспехи. Денщик тут же, помогал им. И самое странное, что и Мильке никуда не уходил, стоял в пяти шагах и за всем наблюдал. А из лагеря уже выходили первые колонны, чтобы строиться в поле. Уже не в шутку, не в разминку рук, одни барабанщики выбивали дробь «в колонну стройся», другие били «бодрый шаг». Как всегда звонко и неожиданно взревела труба – совсем недалеко. Странно все это, необычно. Но кавалер не спешил с расспросами, он просто готовился к смотру.
Солнце уже поднялось достаточно высоко, гвардия ждала кавалера уже верхом, знаменосец со знаменем и оруженосец тоже оба на конях, Волков на коне. Все готово. Мильке исчез еще до того, как кавалер сел в седло. Все солдаты со своими офицерами уже покинули лагерь. Барабаны били «готовься» на южном поле.
– Полковник, – сказал Максимилиан, – нас, кажется, уже ждут.
– Ну так едем, – ответил Волков и дал лучшему своему коню шпоры.
На поле вышли все, кто был в лагере. И Брюнхвальд, и Эберст, и Кленк, и фон Реддернауф, и Роха с Рене. Но вот что действительно удивило Волкова, это даже не то, что приехал из-за реки, из построенного им лагеря, Хайнквист, а то, что с ним прибыл и капитан его артиллерии Пруфф. «Что они все затевают? Даже Пруфф бросил пушки?»
Солдаты при полном вооружении, офицеры в самых лучших доспехах и одежде. Построились все в огромное каре без одной стенки, посреди каре стол зачем-то поставлен. У стола стоят старшие офицеры. Брюнхвальд, Эберст, Кленк и Мильке.
Барабаны, как Волков появился у первых линий солдат, стали бить изо всех сил «готовься». Трубы взревели, играя сигнал «внимание, услышать всем». Солдаты застучали о кирасы оружием. Волков остановился, стал оглядываться. За ним встала вся колонна из его охраны.
– Вам надобно к столу, – поравнявшись с командующим, сказал Максимилиан.
Волков посмотрел на него с осуждением, ему не нравилось, что его знаменосец знает, что происходит, а он нет. Тем не менее он поехал вперед, как и предлагал ему Максимилиан. Подъехал к столу.
К кавалеру тут же подбежал Мильке и сказал:
– Господин полковник, вам придется спуститься с коня.
– Слезть с коня? – Волков еще больше озадачился.
Он посмотрел на Брюнхвальда, а тот кивнул: спускайтесь, спускайтесь, друг мой. А барабаны все бьют, солдаты гремят оружием и доспехами. Волков не любил участвовать в том, что ему неведомо или непонятно, но, кажется, все собравшиеся, включая и солдат, ждали, что он слезет с коня. Да и Брюнхвальд со всеми заодно. Кавалер нехотя перекинул ногу. Мильке не побрезговал – подбежал, учтиво придержал ему стремя.
Полковник слез с коня. И тут шум стал стихать, барабаны, как по команде, смолкли. А Мильке подошел к столу и заорал так, что было слышно во всех полках, даже в последних рядах:
– Рыцарь Божий