Он так растерянно посмотрел на нее, что она умолкла.
— Это у меня другая жизнь?! Это мне «не так плохо»? Что у меня есть? Дура! Тварь! Ты всю жизнь мне сломала! Разорвала на куски!.. Другая жизнь у тебя? Ну так иди в свою другую жизнь. Иди и хлебни. Плохо тебе было со мной? Иди и сравни… А дети останутся со мной. Не отдам их тебе. Чтоб ты мучилась… чтоб страдала!.. Приползешь ко мне на коленях… но лучше не приползай. Я вытру о тебя ноги! Уходи, Влада.
— Никуда я не пойду без детей!
— Детям не нужна такая мать.
— Какая это «такая»? Чем я провинилась перед детьми?
— Если ты так легко сменила мужа, то… изменишь и детям.
— Так ты не отдашь детей? — стиснув зубы, прошипела Влада.
Не этого ждал Алексей… Совсем не этого.
— Детей…? Не то… Не то. — Лицо его разочарованно вытянулось, в глазах словно свеча угасала. Но обезумевшая Влада не расшифровала мимики. Не услышала отчаяния, тоски. Подчиняясь охранительным рефлексам, рука окунулась в сумочку.
Режущая, колющая сотнями пик, обжигающая боль остолбенила Алексея. Зажмурившись, судорожно выгнув тело, он схватился за лицо.
Короткий, яростно сдерживаемый стон прорвался сквозь стиснутые зубы. А она отозвалась громким отчаянным криком. Его страдания отдались невыносимой болью в ней самой. Она почувствовала и ожог, и нестерпимую резь. Не выработался во Владе иммунитет к его боли. Они все еще оставались сообщающимися сосудами.
Флакон выпал из руки. Влада в отчаянии застыла.
В кабинет влетел Генрих. Он переводил озадаченный взгляд с Влады на Алексея, пытаясь угадать — кто жертва.
Влада порывалась что-то сказать, но тщетно. Бледная, растерянная, она онемело указывала пальцем на Алексея.
Куда делась недавняя удаль? Куда пропала ее ненависть?
— Что случилось, Влада?! Кто это сделал?! — Генрих суетился около стонущего, притоптывающего от боли Лекса. — Быстро машину! Быстро!
Алексея увезли. Влада осталась одна. В его кабинете. И в целой жизни.
Выйдя из операционной, врач озабоченно сообщил Генриху:
— Все, что возможно, мы сделали. В целом вашему другу повезло: температура воздуха в помещении слегка загасила активность «агента». И еще: концентрация кислоты была сравнительно невысокой. Мы провели противошоковые мероприятия — обезболивание, антигистамины… Но это консервативные мероприятия. Необходима срочная операция на глаза. В нашей клинике стопроцентных гарантий дать не могу. Нужно ехать в Германию. Там оборудование для таких именно случаев. Но выезжать надо прямо завтра.
* * *
Забившись в угол, она опустошенно вглядывалась в фотографию на рабочем столе Алексея. Фото, где они еще счастливы. Он не убрал ее. Он продолжал любить. И надеяться. Теперь она поняла, что Алексей ждал ее прихода. Хотел убедиться, что Влада еще любит его. А она все перечеркнула. Она сама поставила точку в их отношениях. Жирную точку. Точку, которую нельзя стереть. Нет! Она прикусила губу и почувствовала солоноватый привкус. Прав был Лекс: не справилась она с этой ролью. Но только теперь поняла, что не сможет женщина сделать больно любимому. Не сможет!
Уже темнело, а она все не уходила. Сидела в уголке, как вор, ожидающий потемок, и думала, думала…
Открылась дверь. Свет залил комнату неприятной реальностью. Она часто заморгала отекшими, заплаканными глазами.
— А, вот ты где? — удивленно застыл в дверях Генрих. Он вполголоса что-то поручил секретарше и вернулся к Владе. Но это был уже не прежний Генрих. Это был его двойник, так и не усвоивший манеры прототипа. Куда делись теплый взгляд, смущенно-лукавый наклон головы? Сейчас перед Владой стоял надменно-дерзкий незнакомец.
— Генрих! — простонала Влада, пытаясь встать. От длительной неподвижности тело затекло, онемело. Влада хотела встать, но не удержали затекшие ноги. Она изогнулась, скособочилась и стала похожей на вздыбившегося богомола. Влада выглядела жалкой. — Как он?
— Нормально… Ты лучше позаботься о себе… Вот тебя ждут перемены… Бо-ольшие перемены! Пока он будет в больнице, твоя судьба решится. Я позабочусь об этом.
Влада не понимала. Смотрела на еще недавно близкого друга, стоящего теперь над ней в позе карателя. В его гневном взгляде читался приговор.
Взяв сумку, она поплелась к двери, но Генрих жестко вернул ее:
— Куда ты собралась?
— Домой.
— У тебя есть дом? Теперь у тебя дорога лишь в один дом — казенный.
— Не смей так со мной говорить, — бесчувственно отозвалась Влада.
— Да? А кто ты такая? — Генрих больно сдавил ей руку. — Кто ты без него? Пустое место! Ты хоть понимаешь, кому причинила боль? Даже сейчас, когда ты поступила, как последняя сука, он беспокоится о тебе! «Не трогай ее!», «Она в агонии!». Он так и не понял, что ты — мразь. Тебя надо было задушить, как только ты перебежала к этому ублюдку!
— Ни к кому я не перебегала, — устало возразила Влада.
— Ты думаешь, я поверю? Это только наивный Лекс мог верить в твои сказки!.. Что, денег у твоего фаустенка больше? Ты даже не смогла оценить, что денег у Фауста больше ровно настолько, насколько больше вони от двух кусков говна, чем от одного. Все одно. Разница лишь в цифрах, а возможности иметь все, что захочешь, — одинаковые!
— Раньше ты сравнивал с лучами солнца… — Влада инертно выдергивала руку. — А теперь…
— Раньше ты была королевой. А теперь…
— Генрих… Дело не в том, у кого сколько денег… Если бы Алексей потерял все деньги, я не разлюбила бы… Но он мне изменил!
— Ха-ха! — зло рассмеялся Генрих. — Он не изменил, а изменял! У Алексея всегда были женщины! Их было — миллион! Но ты была одна!
— Так не бывает… Отпусти меня!
Он грубо усадил Владу на диван:
— Сиди, не рыпайся. Сейчас за тобой придут.
Влада растерянно озиралась в поисках своего постоянного оплота и только потом поняла, что нет его здесь. Она беззащитно заплакала.
— Ты не сделаешь это! Лекс тебе не простит. И дети…
— Дети тебя знать не хотят. У них есть отец, а место матери — вакантно.
* * *
— Все, Фауст, укатал я Берковича на наши условия! Как младенца укатал! — возбужденный Дон влетел в кабинет Паустовского. В ажиотаже он даже не заметил, что Павел никак не отреагировал на давно ожидаемую благую весть. Он сидел в кресле непривычно вытянувшись, губы его были твердо сжаты. Отрешенно повернувшись к Дону, посмотрел на него, словно не узнавая.
Для этой прострации была причина. И очень, очень веская! Час назад он узнал, что Владу посадили. Известие потрясло, повергло в шок всегда уравновешенного Фауста. Он — циничный, прожженный, никак не мог допустить, представить Владу в камере. Однако не дал эмоциям сковать себя. Подавив бурные всплески страстей, достал из сейфа блокнотик. Решил подключить к делу тех персон, к услугам которых не прибегал даже в самые критические моменты. Держал их на экстраординарный случай. А этот — как раз такой. Самый-самый!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});