он пробежал марафон.
Через несколько минут комната перестала кружиться; Кларенс на ощупь добрел до кресла в гостиной, сел и посидел в нем несколько минут, восстановив равновесие. Затем снова начал читать.
Уважаемый рядовой Баркер.
Говорят, патологоанатомы легко различают калибры и виды пуль. Полагаю, пуля, выпущенная из британской винтовки, отличается от той, что выпущена из немецкой винтовки. Пуля, которую вы выпустили в майора Огилви, осталась внутри него, и я точно знаю, где он похоронен. Поэтому выяснить, что застрелили его из британской винтовки, не составит труда. А как называется преступление, когда солдат стреляет в своего офицера, приказавшего ему идти в бой? Думаю, это убийство и госизмена. Впрочем, не так уж это важно; вас в любом случае повесят.
Если это случится, многие скажут: свершилась справедливость. Я же скажу: зачем портить человеку жизнь? Даже если я доложу о случившемся властям, майора Огилви не вернуть. В тот день я был в окопе. Я видел, что произошло, и слышал каждое слово. Майор обвинил вас в трусости и велел вылезать из окопа. Я видел, как вы его застрелили; затем вас стошнило, и вы наложили в штаны. Я присутствовал на похоронах майора и знаю, где его могила. Вижу, вы не бедствуете и ведете комфортную и богатую жизнь. Наверняка вам не хотелось бы, чтобы такая мелочь, как обвинение в убийстве и госизмене, испортила вам безбедное существование. Поэтому считаю, что вам стоит поделиться своим богатством и удачей с бывшим фронтовым товарищем. Имею в виду себя.
Назовем это пожертвованием в память о тех, кто не вернулся с фронта, — о майоре Огилви и прочих. Первого взноса в тысячу фунтов будет достаточно, чтобы отбить у меня желание обратиться к властям, — пока достаточно. Я дам вам несколько дней на поиск денег, затем напишу, где и как их передать.
Ваш фронтовой товарищ.
* * *
Все менялось так медленно, что лишь через несколько месяцев немой заметил сдвиги. Сначала вернулась память — память о плохом. Потом он однажды осознал, что грохот орудий прекратился. Точнее, не то чтобы прекратился; он просто давно его не слышал. Он задумался и понял, что то же произошло с голосами. Они больше не преследовали его ночью и днем, не взывали о помощи, которую он оказать был не в силах; не кричали в непрекращающихся неизлечимых муках. Через некоторое время он стал называть эпизоды, когда слышал грохот и голоса, своими «плохими днями».
На место орудий и голосов пришли другие звуки и ощущения. Тоже голоса, но человеческие, а также птичий щебет и звуки прочих животных, водившихся там, где находилось Место. Он не знал, как оно называется; для него оно было просто Местом. Когда его сюда привезли — это было несколько месяцев или лет назад, он не мог сказать точно, так как не был уверен ни в чем, — это название казалось подходящим. Теперь же ему стало любопытно, зачем он здесь, что делает в этом Месте. Он начал выдвигать гипотезы и искать объяснения. Впервые с Того Времени он облек свои мысли в слова. Он их не произнес — что-то внутри него противилось этому, — но не сомневался, что однажды это случится. Он не сомневался, что раньше умел говорить, иначе откуда он знал слова? Но это было очень давно. Еще до Того Времени. То Время изменило все. Он не смел думать о Том Времени, боясь, что вернется грохот орудий и голоса, рев и крики.
А потом он начал рисовать. И задумываться, зачем рисует. Он всегда рисовал один и тот же пейзаж. И ему, конечно, было интересно, зачем он всегда уничтожал его. Однажды ответы пришли. Это случилось неожиданно; он опешил. Он был на улице и рисовал свою единственную картину. Дело было летом, в теплый солнечный день; газоны вокруг Места недавно покосили, и в чистом воздухе висел запах свежескошенной травы. Вдоль длинной и извилистой дороги выстроились деревья с листвой разных оттенков зеленого. Такой мирный пейзаж, такой прекрасный летний день должен был принести покой. Но немой ощущал лишь беспокойство, причина которого была ему неивестна.
Рисуя, он иногда отрывался от холста и оглядывался. Другие узники Места прогуливались по лужайкам. С ним никто не заговаривал. Многие эти люди были пленниками своего сознания; они заблудились в своем внутреннем мире и блуждали по ничьей земле души, сами себя огородив колючей проволокой.
Исключение составляла группа из трех человек. Те стояли посреди холмистой лужайки ярдах в пятидесяти от художника. Хотя их было не слышно, по их виду и жестам он определил, что они разговаривают. Художник посмотрел на них, затем на свой пейзаж, который был почти дорисован. И вдруг понял, чего на нем не хватает, еще раз взглянул на троих мужчин и перевел взгляд на холст. Теперь он знал, почему ему хотелось уничтожить все предыдущие попытки; медленно, с бесконечным тщанием, он начал рисовать недостающий элемент.
Вскоре картина была готова, и художник отступил на шаг, изучая свою работу. На картине были изображены дома из серого камня, контрастировавшего по цвету с выцветшим желтым песчаником аббатства вдали. Само аббатство гордо возвышалось в руинах, как побежденный, но не униженный воин. Изумрудные поля были такими, какими он их изображал всегда, но на переднем плане кое-что изменилось. Теперь там стояли люди; группа людей, увлеченных беседой. Вот чего не хватало на картине. Людей!
— Вот оно! — торжествующе воскликнул художник. — Вот чего я добивался.
Впервые его не потянуло к красной краске, не возникло желания уничтожить созданный пейзаж. В этот раз он все нарисовал правильно. Аккуратно положив кисть, он ушел. Он не замечал ничего вокруг; не видел он и главврача, который в момент, когда немой заговорил, как раз проходил мимо и прирос к земле от изумления, услышав первые слова, произнесенные тем с момента поступления в клинику.
Не догадываясь о произведенном эффекте, немой шел своей дорогой. Новая мысль зародилась в его уме; ее подсказала картина. «Настала пора уходить», — подумал он. Он должен найти Аббатство. Он вдруг понял, что всегда это знал. Разница была в том, что теперь он знал, зачем его искать. Если он найдет Аббатство, там будут люди. Вот что он должен был сделать. Найти людей. Он не знал зачем, но понимал, что должен отыскать людей с картины.
На следующий день главврачу доложили, что немой ушел — просто исчез среди ночи. Тот не удивился, лишь расстроился, что столько вопросов останется без ответов. Впрочем, за немого он не