Прибежал ханский скороход к горе и повернул скорее обратно.
А тот бегун все спит…
Смотрят все — заклубилась на дороге пыль, возвращается ханский скороход!
Забеспокоился Камыр, говорит стрелку:
— Видно, заснул наш бегун! Этак мы и проиграть можем. Стрельни-ка в него, разбуди скорее!
Стрелок снял с плеча лук, прицелился и пустил стрелу. И так метко пустил, что стрела задела только самый кончик уха у спящего бегуна. Проснулся бегун, бросился вперед и в один миг обогнал ханского скорохода.
Видит хан, что ничего не вышло у него из этой затеи: не смог отделаться от Камыра.
— Хорошо, — говорит, — теперь можно и о сватовстве подумать. А пока сходите вы все в мою баню да вымойтесь хорошенько!
Не догадался Камыр, что хан задумал их погубить. Пошел со своими товарищами в чугунную ханскую баню.
Только они вошли в баню, хан приказал запереть ее крепко-накрепко и обложить со всех сторон дровами. Наносили ханские слуги дров и подожгли их. Запылали сухие дрова, накалилась баня докрасна.
— Теперь они живыми не выйдут! — говорит хан.
Как только в бане стало жарко, Камыр сказал белобородому старику:
— Ну-ка, бабай, надень свою шапку на голову!
Старик надел шапку на макушку, и сразу в бане поднялась вьюга. Но и она не могла остудить баню. Тогда Камыр попросил старика надвинуть шапку до бровей. Стены бани тут же остыли и покрылись толстым слоем льда.
Наутро хан приказал отпереть баню, да так и обмер: и Камыр и все его товарищи остались живы и здоровы.
Подошел Камыр к хану и сказал:
— Хотел ты нас погубить, да не сумел! Говори мне прямо: отдашь свою дочь за меня или нет?
— Нет, — ответил хан, — по своей воле я за тебя дочь не отдам. Попробуй, коль сумеешь, взять ее силой!
Сказал хан эти слова и подал знак своим слугам.
Набросились на Камыра и его товарищей ханские слуги. Началась схватка, и такая жаркая, что под ногами у них все кочки сровнялись, а ровная земля взбилась кочками.
Бились они целый день, бились весь вечер, бились целую ночь.
Надоело это Камыру. Велел он своему товарищу, который нос зажимал, дунуть посильнее.
Приоткрыл тот ноздрю — и поднялся такой ураган, что все ханские слуги взлетели на воздух, как пыль.
Тут старик, пересыпавший землю с ладони на ладонь, сказал:
— Сюда насыплю — тут гора поднимется, туда насыплю — там гора поднимется!
Поднялись две высокие горы и засыпали ханских слуг.
А хан все не унимается — зовет своих воинов.
Прибежали воины, кинулись было на Камыра, а он взмахнул своей железной дубинкой и разогнал их всех.
Испугался хан и выдал свою дочь за Камыра-батыра. Посадили батыры невесту на быстрого коня и увезли к родителям Камыра.
Тридцать дней пировали, сорок дней свадьбу справляли, гостей мясом неродившейся кобылицы угощали! И я на той свадьбе был — мед из пустого ковша пил.
Айога
Нанайская сказка
Жила-была девочка. Звали ее Айога. Все ее любили и говорили, что красивее ее никого нет ни в одном стойбище. Загордилась Айога. Стала часто любоваться собою. Глядится на себя — не наглядится. То в медный таз начищенный смотрится, то своим отражением в воде любуется.
Некогда Айоге делом заниматься. Все только любуется собой.
Вот однажды говорит ей мать:
— Принеси воды, дочка!
Айога отвечает:
— Я могу в воду упасть.
— А ты за куст держись, — говорит ей мать.
— Руки поцарапаю.
— Рукавицы надень.
— Изорвутся, — говорит Айога. А сама все в медный таз смотрится, какая она красивая.
— Разорвутся, так зашей рукавицы иголкой.
— Иголка сломается…
— Возьми толстую иголку.
— Палец уколю.
— Наперсток возьми.
— Наперсток продырявился.
Тут соседская девочка говорит матери Айоги:
— Давайте я за водой схожу!
Пошла на реку и принесла воды.
Замесила мать тесто, сделала лепешки. Испекла их на раскаленном очаге.
Увидела Айога лепешки и кричит:
— Дай мне лепешку, мама!
— Горячая она, руки обожжешь, — отвечает мать.
— Рукавицы надену.
— Рукавицы мокрые…
— Я их на солнце высушу.
— Покоробятся.
— Я их мялкой разомну.
— Руки заболят, — отвечает мать. — Зачем тебе, дочка, трудиться, красоту свою портить? Лучше я лепешку той девочке отдам, которая рук своих не жалеет…
Взяла мать лепешку и отдала соседской девочке.
Рассердилась Айога. Пошла на реку, села на берегу и смотрит на свое отражение в воде. А соседская девочка стоит рядом и лепешку жует.
Потекли слюнки у Айоги. Стала она на девочку поглядывать. Шея у нее и вытянулась — стала длинная-длинная.
Говорит девочка Айоге:
— Возьми лепешку, мне не жалко!
Разозлилась тут Айога. Побелела вся от злости, зашипела, пальцы растопырила, замахала руками — и руки в крылья превратились.
— Не надо мне ничего-го-го!.. — кричит.
Не удержалась Айога на берегу. Бултыхнулась в воду и обратилась в гуся. Плавает и кричит:
— Ах, какая я красивая! Го-го-го… Ах, какая красивая!..
Плавала, плавала, пока говорить не разучилась. Все слова забыла. Только имя свое не забыла, чтобы с кем-нибудь ее, красавицу, не спутали. Чуть людей завидит — кричит:
— Айо-га-га-га-га!.. Айо-га-га-га!..
Фархад и Ширин
По мотивам узбекского фольклора
Давным-давно в одном ханстве, в одном восточном государстве, жил-был хан. Богатым было его ханство — сокровищ не счесть. Огромным было его ханство — конца-края не видно. Крепка была его власть и широка слава — никто и не пытался с ним сравниться.
Всем казалось, сладка у хана жизнь, как мед. Но не так уж она была сладка: у хана не было детей и он очень горевал об этом.
И наконец родился у хана сын. Дали мальчику имя Фархад.
Удивительный это был мальчик. Он рос не по дням, а по часам. В три года он возмужал, как иные в десять, и был он не по возрасту разумен. К двадцати годам не осталось ни одной науки, которую не постиг бы Фархад. Стал он быстрым, как олень, смелым, как тигр, мудрым, как седовласый старец. Стрела его долетала до солнца, а меч прорубал ущелья в горах.
Но никогда не хвастал Фархад своей силой, никогда не заносился перед другими. Все любили его, потому что хоть и был он сильней сильного, но никого не обижал. Даже наоборот — чужие беды были ему тяжелее собственных. Такое доброе было у него сердце.
Как-то вздумал хан-отец выстроить для сына четыре дворца: весенний, летний, осенний, зимний. Хотел порадовать своего любимца. Призвал хан лучших зодчих, лучших каменотесов, лучших живописцев.
Удивился Фархад их прекрасному искусству, пленился их умением. Захотелось самому добиться такого же мастерства. Только и думал о том, как научиться ломать и резать камень, складывать стены из громадных каменных плит.
Мастер-камнерез Карен открыл ему тайну особой закалки резца. Эта тайна передавалась из рода в род, из поколения в поколение. Кирка и резец при такой закалке резали камень словно воск.
Изо дня в день работал Фархад вместе со всеми. Засучив рукава, тесал гранит. Сон потерял и покой.
А когда знаменитый живописец Мани стал расписывать стены и потолки, Фархад и вовсе ни разу не отошел от него ни на шаг. Мани картину на стене напишет, а Фархад тут же ее на бумагу перенесет. Так день за днем учился он великому и благородному мастерству строителя и живописца и достиг такого совершенства, что под его резцом камень оживал. Как будто камень сам давался Фархаду в руки, будто хотел поскорей увидеть на своей серой груди узор необыкновенной красоты.
Кисть живописца в руках Фархада тоже благословляла свою судьбу. С наслаждением окуналась она в краски, а сами краски так и сияли, так и улыбались. Очень им хотелось угодить искусному мастеру, хотелось превзойти яркостью живую природу.
Теперь уже не было на Востоке мастера, равного Фархаду.
Шли годы, Фархад мужал, а хан старел и дряхлел. Заботы совсем измучили его. Особенно беспокоило хана, кто станет править страной вместо него, да так, чтобы народ был счастлив? Хан знал, что власть не привлекала Фархада, и он от нее не раз отказывался. Фархад мечтал о прекрасных подвигах, которые он совершит для народа.
И все-таки еще раз попытался хан уговорить сына, чтоб принял он государство в свои руки.
Но Фархад снова ответил отказом и стал просить отца, чтобы тот отпустил его в дальнюю дорогу, повидать заморские страны.
Как ни умолял хан сына остаться в родных краях, Фархад все твердил свое. И как ни тяжко было хану расставаться с сыном, приказал старик привести в порядок корабли, и на следующий день Фархад вышел в море.