Яксай упал на дорогу, превратился в огненную змею и, извиваясь кольцами, уполз в чащу, и там, где он прополз, выгорела трава и обуглилась земля.
Поктемыр остался один на дороге.
Он смотрел вокруг и ничего не видел. Перед его взором стояли груды золота и серебра, обещанные вувером, и, ослепленный их блеском, он забыл про своих сыновей. Печаль ушла из его сердца, и сердце покрылось лохматой волчьей шерстью. По-волчьи засверкали глаза Поктемыра. А на голове выросли два маленьких рога — это и была памятка, данная Яксаем, которую ни выбросить, ни потерять.
Оглянулся Поктемыр, и от его холодного взгляда похолодало вокруг. Задрожали деревья, полетели сорванные с веток листья, поникли цветы, пожухла трава. Небо затянулось черными тучами, и пошел снег.
Но лохматое сердце Поктемыра не чувствовало холода.
Год за годом прошли сто лет. Собрав в свои амбары золото и серебро со всего марийского края, Поктемыр стал князем над марийцами.
Давно забылось его настоящее имя, и теперь люди звали его Тукан-мари, что значит «рогатый человек».
Жесток и зол был властитель Марийской земли Тукан. Ни один человек не мог выдержать его тяжелого взгляда. Прогневившим его он своею рукой отрубал головы. Все трепетали перед Туканом и повиновались ему. Никто не решался заступиться за несчастные жертвы, потому что знал, что повсюду настигнет его и его род беспощадная месть рогатого князя.
За все сто лет Тукан ни разу не почувствовал в своем сердце жалости к человеку, не трогали его слезы голодных и разоренных, не щадил он ни старого, ни малого.
Давно умерли все его сверстники, и дети их, и внуки, и дети их внуков, давно миновал тот год, на который колдун-мужан предсказал ему смерть, а он все жил и жил.
Через сто лет Яксай открыл Тукану страшную тайну вечной жизни.
За бессмертие князя должны были марийцы платить дорогой ценой: каждая мать должна была отдавать князю своего первенца-сына, который затем пропадал неведомо куда. Тукан жил жизнью погубленных им детей, потому и был он бессмертен.
В марийском крае не осталось ни одной женщины, у которой взор светился бы радостью: все горевали по своим детям.
Но вот нашлась одна женщина, которая не побоялась нарушить установленный Туканом обычай и решилась спасти своего первенца-сына Акмазака от жестокой участи, уготованной ему князем.
Она испекла каравай хлеба и принесла его князю. Взял Тукан хлеб, откусил кусок и спросил:
— Отчего так вкусен твой хлеб?
— Я замесила его на молоке из моей груди, — ответила женщина.
В ярости Тукан отбросил каравай:
— Я отведал твоего молока, и ты стала моей матерью, а твой сын — моим братом. Я не смею убить брата, но все равно твоему сыну не бывать в живых. Иди отнеси мальчишку в лес и оставь там. Пусть его сожрут лесные дикие звери.
Делать нечего: мать понесла Акмазака в лес.
Идет она полем — слышит пенье жаворонка; идет черемушником — слышит свист соловья; идет березовой рощей — слышит кукование кукушки. Как цветок средь зеленого луга, украшая луг, радует глаз, так дитя на руках у матери, украшая весь мир, радует материнское сердце.
Но не радость в сердце несчастной матери, а печаль.
Положила она Акмазака под зеленый куст на желтую кочку.
— Ой, дитятко мое бедное, пусть постелью твоей будет липовый лист, пусть рубашкой твоей будет кленовый лист, пусть отцом твоим будет лесной заяц, пусть матерью твоей будет серая кукушка, а я умру в тоске и горе…
Оставила мать Акмазака под кустом и ушла, горько плача.
День лежал Акмазак на кочке, другой, а на третий на полянку, где лежал он, набрела бурая медведица. Пожалела его медведица, подобрала и стала растить-кормить вместе со своими медвежатами.
Выросли медвежата, вырос и Акмазак. Стал он сильный, как медведь, стройный, как куница, ловкий, как белка, научился понимать и язык зверей, и свист птиц, и шорох деревьев, и шум воды.
А в это время в илеме Тукана, в его богатом доме, росла-подрастала девочка Унавий, и с годами она стала прекрасной девушкой.
Унавий была сиротой. Тукан взял ее в свой дом, потому что скучно ему было жить одному в большом доме. Ни в чем не знала Унавий отказа: сладко ела, мягко спала. Но не радовали ее ни серебряные браслеты на запястьях, не радовали серебряные и латунные кольца на пальцах, ни блестящие ожерелья на груди, ни сверкающие серьги в ушах. Люди никогда не видели улыбки на лице Унавий, и всегда были печальны ее глаза, подобные синим озерам.
Огонек едва горит,Но откуда дым берется?Ручеек едва течет,Но откуда столько пены?
Лишь роса на землю пала,Но вода взялась откуда?Сердце чисто, как родник,Но печаль взялась откуда?
Каждый день Унавий видела одно только людское горе, от каждого крика, от каждого рыдания в ужасе замирало ее сердце, и она не могла ни играть, ни веселиться.
Однажды Унавий пошла в лес за земляникой и на берегу светлого ручья встретила Акмазака.
Юноша и девушка полюбили друг друга.
С тех пор почти каждый день Унавий и Акмазак встречались у ручья. Акмазак приносил девушке душистый мед из одному ему ведомых бортей, собирал для нее самую спелую землянику на одному ему известных, самых солнечных пригорках.
Приметил Тукан, что Унавий часто уходит со двора. Это не понравилось ему, и однажды утром он пошел вслед за Унавий в лес.
Они пришли к ручью.
Унавий присела на зеленый берег, а Тукан спрятался за большой черный камень.
Унавий склонилась над водой и запела.
Бежит вода из родника, журчит по белым камешкам, по желтому песку, а песня Унавий льется, сверкая, как ручей.
Каждое утро и вечерВыхожу я на берег речкиИ, глядя на быстрые волны,Жду, когда же придет любимый.
— Вот зачем ты ходишь сюда!.. — со злобой сказал Тукан и вышел из-за укрытия. — О ком ты поешь, кого ты ждешь тут?
— Я пою об Акмазаке, которого люблю больше жизни, — ответила Унавий, — и его жду я на берегу светлой речки.
— Выбрось его из головы и возвращайся сейчас же домой. Я решил отдать тебя в жены славному старейшине Осалыку.
Унавий ответила Тукану:
— Дождь идет — озеро наполняется, снег идет — озеро убывает. Зачем мне было родиться красавицей, если я выйду вамуж за нелюбимого?
— Будет так, как я хочу! — прикрикнул Тукан на девушку. — Иди и готовься к свадьбе. Свадьба будет завтра.
Низко склонила голову Унавий, на серебряные украшения закапали горькие слезы…
…То не белая молния сверкает, а белеют белые платки, то не черная туча поднимается, а чернеют черные кафтаны, то не гром грохочет, а гремит барабан, то не петух голосистый поет, а играет волынка, то не радуга встала, а цветная дуга поднялась, то не кольца вертятся, а колеса крутятся — едут, собираются гости на свадьбу Унавий и старейшины Осалыка.
Печальная пришла вечером Унавий к ручью.
— Я носила белый платок, и забыла про черный, — грустно сказала она Акмазаку. — Сегодня говорим мы с тобою в последний раз: завтра я стану женой Осалыка. Так велит Тукан.
— Давай убежим, — сказал Акмазак.
— Тукан все равно нас догонит, — печально покачала головой Унавий. Она опустилась на зеленую траву и тихо запела:
Быть бы мне текучей водой —Потекла бы я в твою сторону.Быть бы мне цветком яблоневым —Осыпалась бы я на твои колени.Если был бы ты деревом,Стала бы я твоими листьями.В разлуке с тобой, как осенний лист,Пожелтею я и умру.
Примолк ручей, слушая печальную песню Унавий, утих ветер, замерла листва на деревьях.
— Тукан приносит людям одно горе, — воскликнул Акмазак, — я убью его!
— Он бессмертен. Никто не знает, где его смерть. Придется нам покориться злой судьбе, — ответила Унавий.
И вдруг зашумел старый дуб.
— Ваше горе и ваша печаль тронули меня, — прошелестел дуб. — Слушай, Акмазак, я открою тебе, где таится смерть Тукана. Она у него в кошельке-чондае, который он носит на груди под одеждой. В него прячет Тукан души убитых им детей, и если разорвать чондай на клочки, Тукан сразу умрет.
Тут расступились частые кусты, пахнуло горьким дымом, из тьмы, сверкая и извиваясь огненными кольцами, выполз вувер и обвил могучий ствол старого дуба.
Дуб вспыхнул, как сухая береста, и в один миг от него осталась лишь кучка серого пепла.
Сгорел дуб, и исчез вувер. Вновь наступила в лесу тишина.
— Я добуду этот заветный чондай! — воскликнул Акмазак.
— Как же ты добудешь его? — сказала Унавий. — Ведь Тукан никогда не расстается со своим чондаем. Ты напрасно погубишь свою жизнь…
Но Акмазак ответил: