«И совсем немного магии, звезда моя, чтобы ты забыла о проблемах и не плакала, хотя бы до утра».
— Точно? — Маша смешно нахмурилась. — Тогда не пойму откуда это щекотное чувство внутри? И голова как-то кружится…
— Сильно?
Девушка забавно повертела головой, наклонила её к правому плечу, к левому, а затем медленно, тщательно проговаривая каждый звук, произнесла:
— Несильно. Странно. И почему-то приятно.
— Могу сделать предположение насчёт того, почему, — чувствуя лёгкие угрызения совести, заметил Димон и, отставив собственный бокал, упёрся руками в столешницу с двух сторон от Машиных бёдер.
— М-да? — она слегка отклонилась назад и бросила на Бьёри игривый взгляд из-под ресниц.
— Ага.
«Что я творю?»
Посмотрел на привлекающий всё его внимание женский рот и прошептал:
— Полагаю, это связано с тем, что тебе оказывает знаки внимания довольно симпатичный мужчина. Как ты думаешь?
— Симпатичный? — Маша медленным оценивающим взглядом окинула лицо Диметриуша, насмешливо шевельнула бровью и, наконец, вынесла вердикт:
— Есть немного… — и вдруг широко, с оттяжкой зевнула. И засуетилась, пряча глаза и снова закрываясь в своей раковине:
— Ой, прости, ради Бога! Что-то я совсем… Надо Стёпку будить. Поздно уже.
— Зачем будить? — проворчал, ругая себя за глупость. С чего вообще ему пришло в голову затевать эти заигрывания? — Пусть спит.
— За надом, — возразила Маша неожиданно пьяным голосом.
«Неужели всё-таки переборщил? — испугался Бьёри, старательно припоминая, что и как именно он закрутил в заклинание. — Не должен был». Он не позволил девушке спрыгнуть со стола, пытаясь определить, притворяется она, или вправду борется с внезапно накатившей усталостью. В принципе, тревожный день, вино, плюс немного магии… Или всё-таки играет?
Но тут она ещё раз откровенно зевнула, и Димон услышал, как с тихим звоном осыпались поднявшие голову надежды на интересный вечер.
— За ненадом, — уверил он Машу и уверенно потянул её на себя со стола.
— Что ты…
— Дай поспать человеку, неизвестно же, когда его утром вызовут… Поверь, у меня в доме тоже есть свободные спальни. И даже с врезанным внутренним замком, если ты мне не доверяешь.
Маша бросила на Диметриуша внимательный и, к его полному недоумению, совершенно трезвый взгляд.
— Можно подумать, замок сможет тебя удержать, если ты на самом деле захочешь войти, — благоразумно предположила она и добавила серьёзно:
— Надеюсь, я не зря решила, что тебе можно доверять.
— Маша, — Бьёри неожиданно растерялся, не зная, как реагировать на эту фразу.
— А ещё надеюсь, — добавила девушка, всё испортив, — что Стёпке не нужно будет тебе ничего откручивать.
Доверие. Как же!
Глава 14, в которой героиня принимает участие в следственном процессе
В ту ночь мне кошмаров не снилось. Кроме, разве что, того, что я стою у колодца в Луках, и пью-пью сладкую колодезную воду прямо из ведра, и не могу напиться. И это раздражает и бесит. И злит ужасно, потому что пить хочется просто до ломоты в зубах.
Именно с этим чувством и проснулась.
Голова гудит. Рот пересох. В горле песок, в который справили большую и малую нужду все бродячие коты города. И первая мыль: «Где я?».
Свежее постельное бельё, солнечная комната в нежно-зелёных тонах, изысканная мебель, портрет незнакомки на стене. Я усмехнулась, глядя на картину, и сразу же всё вспомнила.
Диметриуш привёл меня в эту комнату вчера поздним вечером — или правильнее будет сказать: сегодня ранним утром? — а я, удивляясь своей пьяной непосредственности, радостно рассмеялась, тыча пальцем в картину.
— Представляешь, — оглянулась на хозяина квартиры. — У нас в Луках точно такая же есть. В бабушкином кабинете. У неё там такой розовый диван стоит, с высокой спинкой и двумя валиками вместо подлокотников. Ну, знаешь, их ещё сталинскими почему-то называют. Никогда не понимала, почему… Слушай, о чём это я?
— О «Неизвестной» Крамского, — подсказал Димон, немного шокировав меня своей эрудированностью, и стянул с огромной кровати тёмно-зелёное стёганое покрывало.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Действительно, — пробормотала я и подошла к портрету, продолжив откровенничать:
— На первом курсе я к Бусе редко-редко ездила, времени совсем не было. Да и желания, если честно. Ну, что там, в Луках? Бабушка, три яблони да восемь слив? А в столице было всё: шум, веселье, новые друзья, общежитие… Как-то в начале января я приехала без предупреждения, корыстно надеясь на денежные подарки в связи с прошедшими праздниками, а в доме тишина. Буси не слышно и не видно. На цыпочках прокралась к её кабинету. Дверь была неплотно закрыта, ну я и…
— Подсматривала? — улыбнулся Димон и я, согласившись, печально развела руками.
— Буся лежала на том самом розовом диване: голова на одном валике, ноги на другом, в отставленной руке длинный мундштук с дымящейся сигаретой; а я даже не знала, что она курит, хотела войти, поздороваться, но тут она начала говорить, и я, к стыду своему, не сразу поняла, что это стихи.
Я прикрыла глаза и процитировала:
— По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
Димон наклонил голову, то ли подгоняя мой рассказ, то ли одобряя стихотворный вкус моей бабушки, и я продолжила рассказ:
— И вот лежит она на этом диванчике: такая маленькая, одинокая, читает Блока по памяти, а на стене портрет незнакомки, такой же брошенной, такой же замерзающей… И это пальто дурацкое, и шляпка с пером… Меня окатило сумасшедшей просто волной стыда, даже глаза зачесались. Я бросилась к Бусе, лицом прижалась к её животу и, глотая слёзы, молила простить меня. Она, по-моему, испугалась. Гладила по волосам, бормотала что-то утешительное, а потом подняла моё лицо за подбородок и взволнованно спросила:
— Ребёнок, у тебя всё в порядке?
После этого я почти каждые выходные в Луках проводила…
Мне вдруг стало стыдно за свой длинный и бестолковый рассказ, поэтому я суетливо выхватила из рук Диметриуша покрывало и промямлила:
— Всё-таки мне нельзя пить… Я совсем пьяная. Извини. И… спокойной ночи.
Димон никак не показал своего отношения к моему рассказу, лишь вежливо кивнул, пожелав мне добрых снов, и вышел. Я же заснула, кажется, ещё до того, как легла, уверенно подумав: «Всё будет хорошо!». Сейчас же мои мысли приняли несколько иную направленность.
«Всё же Бьёри страшный человек! — хмурясь своему отражению в зеркале, сделала выводы я. — Пальцем не пошевелил, а я уже ночую в одной из его спален. Спрашивается, стоило из-за этого трагедию устраивать?»
Наспех умывшись и почистив зубы, используя вместо щётки указательный палец, я спустилась со второго этажа и первым, что услышала, был мужской смех. Вот же!
В отличие от некоторых, мне веселиться совсем не хотелось. Конечно, не их же бабушка пропала! То удивительное уверенное спокойствие, с которым я вчера отходила ко сну, улетучилось без следа, оставив после себя неприятное послевкусие и все признаки похмелья, включая дурное настроение.
Войдя в кухню, я мрачно глянула на мужчин.
— Как спалось? — Диметриуш бросил на меня странный взгляд, показавшийся мне виноватым, и бросился варить кофе. — Завтракать будешь?
— Только кофе, пожалуйста, — настороженно ответила я и села за стол, не понимая толком, чем вызвано это неожиданное чувство внутреннего дискомфорта.
«Может быть, его подозрительной услужливостью?» — предположил внутренний голос.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Вполне возможно.
Я посмотрела на Стёпку и едва не вскрикнула от удивления, обнаружив его в пяти сантиметрах от меня.
— Стёп?
— Не дёргайся! — двумя пальцами он довольно больно схватил меня за подбородок и рыкнул зло:
— В глаза мне смотри!