перекладывая цветы из руки в руку, ловя на себе любопытные взгляды торговцев. Делать нечего, Сайкин пошел к выходу вслед за Ларисой.
На улице среди пешеходов, рыночной сутолоки он заметил Мишину спину в бежевом плаще, ремень спортивной сумки на плече, рядом с ним шагала Лариса. Секунда-другая, и они исчезли за киоском. «Неужели все кончится так бездарно? — спросил себя Сайкин. — Неужели это и есть развязка долгих отношений? Нет, такого быть не может».
Когда он залез в машину, Семен слушал новости.
— Что-то долго вы, Виктор Степанович, — заметил он. — Боюсь, совсем опоздаем.
Сайкин не ответил, он положил хризантемы на колени и провел ладонью по влажным волосам. Семен, мгновенно уловивший перемену настроения, не раскрывал рта до самого кладбища.
* * *
От площадки, где остановилась их машина, до ворот — рукой подать. На стоянке мокли под дождем несколько легковых машин и два автобуса. Группа людей стояла на остановке.
С кладбища, зачехлив инструменты, возвращались музыканты в одинаковых черных дождевиках, двое мужчин в мокрых насквозь плащах вели под руки старуху в черном. Казалось, старуха вот-вот повиснет бесчувственная у них на руках. Бронштейн в мокрой тяжелой шляпе ждал их у самых ворот, подошел к машине. Лев Исаакович не ворчал и не жаловался, значит, устал серьезно.
— Где жена Федорова? — спросил Сайкин.
— Уехала только что, я ее первую на машине отправил, — Бронштейн вытер платком влажное лицо. — Те, кто желает на поминки, поедут вот на этом.
Он указал пальцем на большой желтый автобус с открытыми дверями. В салоне уже сидели люди.
— Как только все соберутся, автобус уйдет, — сказал Бронштейн. — Вы, Виктор Степанович, поедете на поминки?
— Нет, ехать туда мне незачем, — Сайкин наморщил лоб. — Что мне сказать его жене? Что предприятие, в которое ее муж душу вложил, я вынужден продать неизвестно кому? Это ей прикажете сказать? Нет, не поеду. Помянем между собой. А ты, Лев Исаакович, езжай обязательно. Теперь пойдем, покажешь могилу.
Обратно к машине Сайкин вернулся минут через сорок в заляпанных свежей глиной ботинках и мокром плаще. Прежде не доводилось посещать это кладбище, и он был подавлен его огромными размерами, бесконечным числом однотипных надгробий, бетонных цоколей, убогой функциональностью. Желтый автобус уже ушел, асфальтовая площадка перед воротами заметно опустела.
«Сейчас все больше молодых хоронят», — сказал Сайкину красномордый детина могильщик, клубящийся перегаром. Этого верзилу Бронштейн не отпускал до последнего, боясь, что у начальника появятся замечания. Эти слова теперь вертелись в голове, не давая покоя, рождая новые грустные и страшные вопросы.
Сайкин уже взялся за ручку дверцы, собираясь сесть в машину, когда женский голос окликнул его. Он обернулся. Через асфальтовую площадку к нему быстро шла женщина с бледным перекошенным от злости лицом. «Ну что за день такой? — подумал он, направляясь навстречу женщине. — Сейчас состоится очередное объяснение. Интересно, что этой шалаве от меня нужно?»
Сайкин сразу узнал бывшую жену Федорова Светлану. Теперешний ее муж, экс-капитан торгового флота, топтался в стороне возле своих ухоженных «Жигулей», облаченный по торжественному случаю в форменный китель и фуражку. Светлана, подойдя к Сайкину вплотную, остановилась, глубоко дыша, пар вырывался из ее ротика, как дым из пасти дракона. Сайкин отметил, что ее бледное лицо без косметики выглядит помолодевшим и почти свежим.
— Ну что, добились своего? — спросила Светлана, слегка отдышавшись. — Вогнали в гроб молодого мужика? Не без ваших стараний он здесь оказался.
Она показала пальцем на кладбищенскую ограду.
— Светлана Лазаревна, вы прекрасно знаете обстоятельства смерти вашего бывшего мужа.
Сайкин смахнул со щек капли влаги.
— Уж знаю, — передразнила его Светлана. — Без вас здесь не обошлось. И место для могилы нашли самое подходящее. Лучше было его в навозной куче зарыть, чем здесь. Пожалели денег купить место на приличном кладбище, сэкономили на покойнике. Бросили гроб в яму с водой и зарыли.
— Это обычное городское кладбище, — глаза Сайкина сузились.
— Кладбище за городской чертой, — голос Светланы готов был сорваться. — Здесь хоронят бедняков, нищих, беспородных. Неужели он заслужил только яму в этом поганом месте?
— Мы не гангстера хоронили, не финансового магната, а инженера, — сказал Сайкин глухим и тихим голосом. — Показуха и дешевый снобизм здесь не нужны.
— Значит, гангстерам место на Ваганьково и Новодевичьем, а талантливым инженерам в этой выгребной яме? — прозрачный пар вылетал изо рта Светланы.
«Да, в эту стервозу можно влюбиться, если не знать ее близко», — подумал Сайкин. Он размахнулся и открытой ладонью с силой ударил ее по щеке. Светлана пошатнулась, взмахнула руками, но устояла на ногах. За мгновение щека побагровела, из глаз брызнули слезы.
— Что не успел при жизни твой бывший муж, делаю я, — сказал Сайкин.
Он с усилием сдержался и не ударил второй раз.
Быстрой, но неуверенной походкой к ним приближался капитан торгового флота. На его большом дряблом лице горели глаза. Но между Сайкиным и капитаном уже выросла фигура Семена Дворецкого.
— Спокойно, морячок, — сказал Семен. — Не суетись. А то придется еще одни похороны заказывать.
Светлана прижала носовой платок, к багровой щеке и, ссутулившись, пошла к своему моряку.
— Кто вам дал право бить женщину? — крикнул тот, но, оценив ситуацию, не сдвинулся с места ни на шаг.
— Это право я унаследовал от ее первого мужа.
Сайкин сплюнул под ноги и пошел к машине.
Глава 15
— В этом году будет ранняя зима, — заметил Сайкин и отошел от окна, еще раз взглянув, как тускло светятся на улице фонари. Мокрый снег повалил к вечеру крупными хлопьями. Город утонул в черной слякоти.
— Ранней зимы уж столько лет не было и сейчас не будет, — ответил Анатолий Константинович Еремин и стряхнул пепел гаванской сигары.
Огромная хрустальная люстра, под которой он сидел в кресле, отражалась в его совершенно лысой блестящей голове, создавая вокруг нее свечение, напоминавшее Сайкину нимб святого.
— Вот хочу тебе, Витя, пожаловаться, — сказал Еремин, посидев минуту молча. — Недавно один хмырь продал мне эту пачкотню за большие деньги.
Он показал пальцем на стену, где в золоченой резной раме висела картина, написанная маслом: массивная серебряная чаша, напомнившая Сайкину Священный Грааль, налитая до краев красной жидкостью, рядом с чашей на столе лежали три вяленые рыбины и лимон.
— Точнее говоря, этот тип должен мне деньги и вот рассчитался этой картиной. Говорит, первая половина семнадцатого века, голландская школа, работа неизвестного автора. По манере письма можно, говорит, определить, что автор полотна один из учеников Франса Халса. Я, старый дурак, развесил уши. Думаю, такая картина облагородит мою берлогу. А этот приятель меня агитирует: тонкое