Пьер Леметр
Темные кадры
Паскалине
Мари-Франсуазе, с самыми теплыми чувствами
Я принадлежу к тому невезучему поколению, которое пытается удержать хрупкое равновесие между днем вчерашним и днем сегодняшним и которому неуютно и там и тут.
Вдобавок, как вы, вероятно, заметили, я не строю никаких иллюзий.
Дж. Томази ди Лампедуза. Гепард
Pierre Lemaitre
CADRES NOIRS
Copyright © Calmann-Lévy, 2010
© Р. Генкина, перевод, 2014
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2015
Издательство АЗБУКА®
До
1
Я никогда не был жестоким человеком. Как бы далеко я ни забирался в своих воспоминаниях, убить мне никогда никого не хотелось. Вспышки гнева случались, не спорю, но не желание действительно причинить кому-то зло. Уничтожить. Поэтому тут я поневоле сам себе удивился. Жестокость – она как алкоголь или секс, это не явление, а процесс. Ей поддаешься почти незаметно, просто потому, что уже созрел для этого, потому, что все происходит в должный момент. Я сознавал, что вышел из себя, но и подумать не мог, что это состояние перерастет в холодное бешенство. Что меня и напугало.
А еще то, что обратилось оно на Мехмета, если уж честно…
На Мехмета Пехлевана.
Он турок.
Живет во Франции уже десять лет, но словарный запас у него беднее, чем у десятилетнего ребенка. У него всего два способа самовыражения: или орать, или ходить с кислой рожей. Когда он орет, то мешает французский с турецким. Никто ничего не понимает, но всякий легко догадывается, чтó он о нем думает. В «Фармацевтических перевозках», где я работаю, Мехмет занимает пост контролера, и согласно законам, близким к дарвиновским, всякий раз, когда его повышают по службе, он тут же проникается глубоким презрением к своим прежним сослуживцам и смотрит на них как на червей ползучих. Я часто сталкивался с этим феноменом на протяжении своей карьеры, и не только со стороны бывших эмигрантов. В сущности, такое свойственно многим, выбившимся из низов. Стоит им продвинуться наверх, как они отождествляют себя со своими боссами, да еще с такой силой убеждения, какая самим боссам и не снилась. Этакий «стокгольмский синдром»[1] перенесенный на служебные отношения. Только не надо путать: Мехмет не воображает себя боссом. Все закручено еще интересней: он воплощает собой босса. Он «представляет» босса, когда того нет на месте. Разумеется, на таком предприятии, как наше, где работает около двухсот наемных сотрудников, никакого босса в прямом смысле слова нет, есть только начальники. Однако Мехмет слишком преисполнен сознания собственной значимости, чтобы отождествлять себя с каким-то простым начальником. Поэтому он отождествляет себя с некой абстракцией, высшим концептом, который он именует Дирекцией, что полностью лишено смысла (здесь никто в глаза не видывал ни одного из директоров), но весьма многозначительно: Дирекция – это звучит как Путь, Предназначение. На свой манер Мехмет, поднимаясь по лестнице служебной ответственности, приближается к Богу.
Я начинаю в пять утра, и, в сущности, это не работа, а подработка (подчинительный префикс отражается в данном случае и на размере оплаты). В мои обязанности входит сортировать ящики с медикаментами, которые затем отправятся в пригородные аптеки. Я этого не застал, но говорят, что Мехмет восемь лет занимался тем же самым, прежде чем стать контролером. На сегодняшний день он облечен властью командовать тремя «червями ползучими», а это не так уж мало.
Первого червя зовут Шарль. Забавное имечко для бомжа. Он на год моложе меня, худой как жердь и поглощает спиртное как бездонная бочка. Его называют бомжом для краткости, хотя место жительства у него имеется, и вполне определенное. Он живет в своей машине, которая встала на прикол лет пять назад. Он говорит, что это его «недвижимая движимость», – такой уж у него юмор, у нашего Шарля. А еще он носит водонепроницаемые часы величиной с тарелку и с кучей циферблатов. На зеленом светящемся браслете. Представления не имею, откуда он и что довело его до такой крайности. В чем-то он чудаковат, наш Шарль. Например, он не знает, сколько времени стоит в очереди на социальное жилье, но с точностью может ответить, как давно перестал подавать прошения о его получении. Пять лет семь месяцев и семнадцать дней назад, по последним выкладкам. Шарль подсчитывает, сколько времени прошло с того момента, как он окончательно потерял надежду вновь обрести кров. «Надежда, – говорил он, воздевая указательный палец, – суть мерзость, придуманная Люцифером, чтобы люди терпеливо переносили все невзгоды». Не он придумал, где-то я это уже слышал. Даже поискал, откуда цитата, но не нашел. И все же вот вам доказательство: за внешностью алкаша Шарль скрывает определенный культурный багаж.
Другой червь – молодой парень из Нарбонны по имени Ромен. Он небезуспешно играл в театральном кружке своего лицея, а потому возмечтал о карьере актера и сразу же после получения аттестата отправился в Париж, но его не взяли ни на одну, даже самую мизерную роль, потому что, со своим южным акцентом и раскатистым «р», он рычит, как д’Артаньян. Или как Генрих IV. И вот этим самым камнедробительным говором он зачитывал «Нас двинулось пятьсот; но воинство росло, / И к берегу реки три тысячи пришло…»[2] – все просто покатывались со смеху. Он записался на какие-то речевые курсы, но все без толку. Брался за любую подработку, лишь бы она оставляла ему время бегать по кастингам, где никто его не замечал. В один прекрасный день до него дошло, что его фантазиям не суждено реализоваться. С Роменом – актером кино было покончено. К тому же самым большим городом, который он до той поры видел, была Нарбонна. Париж быстро его раздавил и уничтожил. У него начались приступы детской хандры и ностальгии по родным местам. Вот только возвращаться домой с пустыми руками он не желал. Поэтому начал копить деньги и мечтал теперь о единственной роли – блудного сына. С этой целью он хватался за любой приработок, который ему подворачивался. Энтузиазм муравья. Оставшиеся свободные часы он проводил в Second Life, MSN, MySpace, Twitter, Facebook и куче других сетей, то есть там, где, как я полагаю, его акцент был не слышен. По словам Шарля, у него были большие способности к информатике.
Я работаю по три часа каждое утро и получаю за все про все пятьсот восемьдесят пять евро «грязными» (когда говорят о маленьких зарплатах, всегда добавляют «грязными», из-за взносов в фонд социального страхования). Домой возвращаюсь около девяти часов утра. Если Николь задерживается, то мы даже иногда пересекаемся. В таких случаях она бросает мне: «Я уже опаздываю» – и целует в нос, прежде чем захлопнуть за собой дверь.
Итак, в то утро Мехмет так и кипел. Вот-вот лопнет. Полагаю, его допекла жена. Быстрыми неровными шагами он мерил погрузочную платформу, где выстроились ящики и картонные коробки. И так крепко сжимал свою распечатку, что аж костяшки пальцев побелели. Чувствовалось, что на этом парне лежит огромная ответственность и личные проблемы только добавили напряжения. Я пришел минута в минуту, но едва он меня увидел, как забулькал и зафыркал. На его взгляд, явиться вовремя – это недостаточное свидетельство служебного рвения. Вот он, например, приходит на час раньше. Его завывания были не вполне членораздельны, но главное я уловил, а именно: с его точки зрения, я был последней задницей.
Хотя Мехмет и гонит волну, сама по себе работа не очень сложная. Разбираешь пакеты и выкладываешь их в картонные коробки, на поддонах. Обычно коды аптек крупно написаны на самих пакетах, но иногда, не знаю уж почему, номера отсутствуют. Ромен говорит, что принтер плохо отрегулирован. В таких случаях можно найти код в длинной череде букв, мелко напечатанных на этикетке. Кодом являются одиннадцатая, двенадцатая и тринадцатая буквы. Но тут я не могу обойтись без очков, а это целая канитель. Нужно достать их из кармана, нацепить, наклониться, отсчитать буквы… Недопустимая потеря времени. Видела бы меня Дирекция! А именно в то утро первый же пакет, за который я взялся, оказался без маркировки. Мехмет развопился. Я наклонился. И в этот момент он пнул меня в зад.
Было чуть больше пяти утра.
Меня зовут Ален Деламбр, мне пятьдесят семь лет.
Я безработный.
2
Поначалу я пошел работать в «Фармацевтические перевозки», просто чтобы чем-нибудь себя занять. По крайней мере, так я сказал Николь, но ни она, ни девочки на это вранье не купились. В моем возрасте не вскакивают в четыре часа утра за сорок пять процентов от минимальной зарплаты с единственной целью слегка поразмяться. Довольно запутанная история. Хотя нет, не особо. Вначале моя зарплата была не так уж нужна, а теперь дело другое.
Вот уже четыре года я сижу без работы. Четыре года будет в мае (24 мая, я отлично помню число).
![Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](https://cdn.coollib.biz/s20/1/6/3/7/5/8/163758.jpg)