Мартыном Лютым?
– Ты знаешь об этом? Да, мы много спорили о предопределении. Ах, Мартын, Мартын! Он грешит не только гордыней и злоречием, но и невежеством и гнуснейшими суевериями. Его ученики говорят, что мой Бог лютее лютого волка и хуже сатаны.
– А о чем говорит Лютый?
– Он утверждает, как папиманы и папефиги, что человек наделен свободной волей и способен по собственному желанию творить добро и зло. Но это умаляет всемогущество Господа, согласитесь, странники!
– Твой Бог всемогущ, но неоправданно суров, – заметил Демьян. – Не Бог, а какая-то слепая судьба. Не ты, но судьба виновата была, что скоро ты мне изменила…
– Ты, любезнейший, так говоришь от гордыни. Если бы ты был чист сердцем и смирен духом, ты послушал меня и признал, что Господь превыше нашего понимания, превыше добра и зла, – рассердился Жан Батист.
– Мы люди темные, – сказал Иван. – И не можем спорить с твоей превеликой ученостью. Мы преклоняемся перед ней и просим позволить нам ехать дальше.
– Езжайте! – Львин милостиво махнул рукой. – И не забудьте по дороге всем объявлять мое учение.
Он развернул лошадь и вместе с единомышленниками поехал назад к ущелью Лихтенштейн. Разбойники запели:
Превыше всякой славы,
Превыше всех похвал
Господь святой и правый,
Что нас к Себе призвал!
Царевич поглядел им вслед и шепнул поэту:
– Мы легко отделались – одной беседой. Мартын Лютый говорил, Жанка Львин сжигает на кострах всех несогласных. Так что поехали скорее отсюда, пока он не передумал.
И друзья пришпорили коней.
Без приключений проехали тихую Рецию и выехали в италийскую землю, отделенную от Урюпы высокими горами. Спускаясь в зеленые долины, путешественники подумали, что оказались в земном раю. Демьян не смог сдержаться и прослезился.
– Будь благословенна италийская земля, родина великих поэтов: Вергилия, Данта и Петрарки! Кто знает край, где небо блещет неизъяснимой синевой! Мог ли я, скромный стихотворец, подумать, что увижу тебя?
– Что, так хороша эта земля?
– Не то слово, друже! Я столько читал о ней в книгах. Волшебный край, волшебный край, страна высоких вдохновений! Вся лучшая поэзия родилась здесь. Здесь царствует Аполлон, а в рощах резвятся прелестные музы. Волшебный край!
Выехали на большую дорогу. По ней в обе стороны шли и ехали сотни людей. Юноша спросил первого встречного:
– Приедем ли мы в Ром по этой дороге?
– Не беспокойтесь, синьоры, tutte le strade portano a Roma – все дороги ведут в Ром. В нашей стране нельзя заблудиться.
– А кто все эти люди?
– Пилигримы-богомольцы. Одни идут в Ром, чтобы поглядеть на святейшего отца и получить отпущение грехов. Другие возвращаются оттуда.
– Что ж, – обратился Иван к Демьяну. – Последуем их примеру! В Ром!
Жарким полднем путешественники достигли окраины какого-то безымянного города. Он был древен и глух, дик, скучен, пылен и всеми забыт. Белые домики, красные крыши, зеленые сады. Церкви и колокольни. Если бы не потные пилигримы, тяжело бредущие по кривым улицам, можно было бы подумать, город умер или заснул.
Глава 51
На окраине Иван и Демьян приметили кабачок – чистенький домик. Поэт мечтательно вздохнул:
– Вот приют любви, он вечно полн прохлады сумрачной и влажной. Хорошо бы остановиться и передохнуть.
– Было бы недурственно, – согласился царевич. – Давай пообедаем.
Словно услышав эти слова, на порог вышел кабатчик. Он был чудовищно толст, пузат и маслянист, с вылупленными, как луковицы, глазами. Закланялся и закричал:
– Синьоры! Господа! Прошу вас!
Путешественники подъехали, спешились и вступили в приятный полумрак кабака. Там было пусто. Только в углу что-то безмолвно жевали сгорбленные черные монашки.
Юноша и стихотворец сели за стол. Толстяк забегал. Запрыгали его дети, чумазые и шумные. Тотчас явились незнаемые заморские яства – нечто белое, длинное, тягучее.
– И хлеба подай! – распорядился Иван.
– Синьор – большой шутник! Это же паста. Спагетти, лазанья, равиоли. Это едят без хлеба, – поклонился кабатчик.
Царевич поморщился. Ему не понравился толстяк. Он разгорячен, потен, резко пахнет, как пахнут запаленные лошади, улыбается одновременно заискивающе и нагло. Но в глубине его выпученных глаз дрожит что-то бесконечно смиренное, услужливое, покорное.
Большой глиняный кувшин с пристуком опустился на стол.
– Что это? – удивился юноша.
– Это нагаль – крепкое виноградное вино, – объяснил кабатчик.
– Вина не надо! Подай холодной воды.
И кувшин исчез, провожаемый грустным взглядом поэта. Впрочем, и без нагаля путники ели с удовольствием.
Неожиданно из полумрака кабака к ним вышел высокий, хорошо одетый мужчина, в плаще, при шпаге, и без приглашения уселся рядом со стихотворцем. В полуденный зной незнакомец был полуночно пьян. Он уставился немигающими бесчувственными глазами на Ивана и, разгладив усы, с расстановкой произнес непослушным одеревеневшим голосом:
– Честь имею представиться – великий поэт Карло Поротый. Возвращаюсь из Рома в родной Милан.
Иван и Демьян перестали жевать.
– Неужели, синьоры, вы никогда не слыхали обо мне? – спросил мужчина. Наверное, он хотел изобразить удивление. Но голос не слушался. Слова прозвучали вяло и бесцветно.
– Прости нас, добрый человек. – Царевич поспешно проглотил кусок пасты. – Но мы чужестранцы. Мы приехали из далекой страны и ничего не слышали о тебе.
– Да… – протянул Карло. – О saeclum insapiens et infacetum! О век бессмысленный и пошлый! Пишешь, пишешь, и никакой тебе gloria mundi, понимаешь, мировой славы.
Помолчали.
– И вы никогда не слышали моих стихов? Даже этих, самых знаменитых?
И, стараясь изобразить одеревеневшим голосом насмешку, Поротый прочел:
Да, да, синьор маркиз, вы – сверхмаркиз,
Краса маркизов, гордость их отродья.
Но падать не заставите вы ниц
Миланца Карло из простонародья.
В уюте и покое вы живете.
Заметно раздобрел животик ваш,
Вы чешете его, когда пожрете.
А у меня кишки играют марш.
Писать, читать – вы просто дубом дуб,
Пустая тыква вместо головы.
Зато как много в вашем доме слуг!
А я, увы, работаю весь день.
И вот такому неучу как вы,
Приветствовать меня при встрече лень.
– Нет, великий поэт, мы никогда не слышали о тебе, – вздохнул юноша.
Снова помолчали.
– Кто вы, славные путешественники? – полюбопытствовал Карло. – Богомольцы? Направляетесь в Ром к святейшему отцу?
– Да, едем в Ром и, коли удастся, хотим повидаться с папой, – ответил Иван.
– Зачем вам нужен этот взбесившийся кусок сала? – вдруг рассмеялся Поротый. Его голос стал более живым. И во взгляде мелькнула мысль.
– Как ты смел в своих суждениях! Как полны их звуки безумством желанья! Не боишься, что тебя услышат? – прошептал Демьян.