поцелуями; не за едкими замечаниями и беседами о смысле жизни и важности мести. Мне достаточно того, что Островский позволяет смотреть.
– Знаете, мне нравится на вас смотреть.
– Тебе нужно показаться психиатру, Лена. У тебя нездоровые предпочтения, – привычная ухмылка мелькает на лице Кости, тут же исчезая. Ему всё сложнее представать передо мной безразличным. – Специалист поможет тебе переключиться на нечто более миловидное и действительно приятное.
– И объяснит, почему я испытываю то, что испытывать не должна?
– Невозможно запретить человеку чувствовать. Сказать: не смотри, не люби, не верь. Человеческая натура такова, что, запрещая, мы, наоборот, подталкиваем к какому-либо действию. Я не могу отговорить тебя влюбляться, но и останавливать не буду.
– Желаете потешить собственное самолюбие?
– Желаю познать настоящее, потому как последние несколько лет сталкивался лишь с дерьмовыми подделками.
Островский медленно приближается, шаг за шагом сокращая между нами расстояние, пока не останавливается передо мной, обращая мой взгляд на себя. Ползу глазами снизу вверх, так внимательно концентрируясь на нём впервые и позволяя себе ухватить то, что ранее опускала за невозможностью смущения. Островский прекрасно сложен: идеальный пресс, просматривающийся между краями расстёгнутой рубашки, невероятно манит. Пробегаюсь пальчиками по упругой коже, не забывая прикоснуться к знакомым шрамам, которые и раньше не отталкивали, а сейчас и подавно кажутся привычными. Он вздрагивает при малейшем прикосновении и чаще дышит, не сдерживая собственную реакцию.
Борюсь с собой пару минут, но отпускаю все запреты и припадаю губами к горячему животу, веду языком вверх, а затем обдаю дыханием влажные полосы, как делает Костя. Его кожа покрывается мурашками, мгновенно отзываясь на манипуляции моего языка. Но он не позволяет удерживать инициативу и рывком поднимает меня. Островский обхватывает ладонями моё лицо, поглаживая скулы и проводя по векам, отчего закрываю глаза и отдаюсь во власть захватившим ощущениям, расползающимися под кожей приятными волнами. Порхает подушечками пальцев, оставляя едва уловимые следы тепла, которые тут же остывают и переносятся следом за ним по коже.
Плавлюсь от каждого касания и растворяюсь в мужчине, который сегодня сорвался в нежность, не торопя себя в физическом контакте. Как правило, Костя отдаёт прелюдии немного времени, переходя сразу к основному моменту. Но сегодня всё иначе. Для нас обоих.
Его ладони исчезают, оставляя противную пустоту, но Костя тут же тянет на мне свитер вверх, и я безропотно поднимаю руки, позволяя избавить себя от одежды, а затем, представ перед ним обнажённой, сгораю в испепеляющей синеве, ласкающей каждый сантиметр. Он не торопится, облизывая моё тело на расстоянии и позволяя себе насытиться желаемым. Это иной Островский. Таким я его не знаю.
Подталкивает меня к кровати и мягко опрокидывает, снимая рубашку и нависая сверху. Брюки остаются на нём, что означает: Парето торопиться не намерен. Опускаю веки, подчиняясь рефлексам тела и впитывая вкус твёрдых губ Островского, которыми он не таранит меня, как обычно, а неспешно смакует, втягивая сначала нижнюю, а затем и верхнюю, проскальзывая в тонкую щёлочку и сталкиваясь с моим языком. Заводит мои руки над головой, удерживая запястья вместе, а второй рукой ощутимо сдавливает скулы, вынуждая распахнуть рот и впустить его глубже. Отрывается, не сводя с меня взгляда, и проводит большим пальцем по нижней губе. А я не сдерживаюсь и, высунув кончик языка, провожу им по солоноватой коже, втягивая внутрь и обхватывая полностью, получая в ответ хриплый стон всегда сдержанного мужчины. Обвожу несколько раз по спирали, прикрыв глаза и отдавшись игре, в которую меня втянул Костя, впитывая его прерывистое дыхание. Делаю попытку освободить руки, чтобы притянуть его ближе и прильнуть к пылающей коже, сращиваясь с ним, но Островский усиливает хватку, показывая, что, как и прежде, ведёт он.
Палец выскальзывает, и его тут же заменяет напористый рот, по-хозяйски вовлекающий в танец языков. Такое чувство, что Парето с десяток лет не целовался и сейчас в полной мере решил восполнить пробелы, потому, как то, что он вытворяет у меня во рту, больше похоже на половой акт с приближающимся оргазмом. Я уплываю лишь от ласк, пульсируя предвкушением, когда он заполнит меня.
Но Костя неторопливо переключается на мой подбородок, слегка прикусывая и движется вниз, задерживаясь на трепещущей венке. Отпуская мои руки, обхватывает груди и сводит их вместе, набрасываясь на чувствительные соски: обводит по кругу языком, втягивает вершинки и смыкает зубы поочерёдно на каждой. А затем привычно дует, и от этого простого действия меня встряхивает и пробивает жаркой волной, которую, уверена, он ощутил. Губы прокладывают путь по животу, дразня влажными следами, и оказываются на внутренней стороне бедра, оставляя несколько сантиметров до трепещущего местечка.
Мне кажется, не останется ни одного не тронутого Островским кусочка кожи, словно он задался целью заклеймить всё, что принадлежит ему. Мысль теряется, когда он дотрагивается языком до клитора, надавливая и втягивая кусочек плоти. Охаю и неосознанно зарываюсь пятернёй в тёмные волосы, притягивая его ближе и желая освободиться от скопившегося напряжения, но моё желание остаётся невыполненным. Островский встаёт на колени между моих ног и не спеша расстёгивает ремень, планируя оголиться. Не выдержав, поднимаюсь на локтях и наблюдаю за представлением, кажется, даже не моргая.
Стягивает брюки вместе с бельём, оголяя затвердевший член, увитый тёмными нитями вен. Рот мгновенно наполняется вязкой слюной, и я делаю резкое движение, оказавшись перед Костей в аналогичной позе. Ни одного намёка на оральные ласки со стороны мужчины нет, но сегодня я отпускаю себя, уничтожив барьеры, и следую за неисполненными желаниями. Мимолётный взгляд и прикушенная губа – он понял. Устраивается на спине, с интересом следит за моими действиями.
Сегодня мы дарим друг друга без спешки, неторопливо пробуя и проникая глубже обычной дозволенности. Поэтому позволяю себе очертить губами каждый неровный шрам на его груди, каждую шероховатость, впитывая трепетный отклик моего мужчины и желая отдать вдвое больше. Костя не сводит взгляда, лишь надсадно дышит, отчего грудная клетка заметно поднимется, а когда мои губы накрывают блестящую головку, издаёт нечто похожее на стон и откидывается на подушке. Несколько движений по спирали, а затем вбираю член ртом, опускаясь до предела и резко поднимаясь. Возбуждённый орган реагирует заметными подёргиваниями и уже в следующую секунду повторяю манипуляции, явно ощущаю, как Островский ненавязчиво двигает бёдрами мне навстречу. Даёт понять, чтобы я не останавливалась, продолжая доставлять ему блаженство языком и губами, и я лишь ускоряюсь, помогая себе ладонью и направляя член всё глубже, пока большая головка не упирается в заднюю стенку горла, что меня не останавливает, а наоборот, подстёгивает к более настойчивым действиям. Возбуждение на пределе и мне кажется,