Он спустился на первый этаж, оделся в рабочую одежду и пошёл к собакам…
…Через неделю после похорон Анатоля Серж уехал из Березени. На прощанье он зашёл к Максу, тот был дома один, Алекс отправилась с Милой за покупками, Лёня целыми днями пропадал в школе – готовили постановку к Новому году.
Серж был мрачным, но говорил спокойно, дружелюбно:
– Снял домик в Сысоеве, по соседству. Буду рад, если заглянете в гости.
– Почему в Сысоеве?
– Не хочу в город возвращаться – шум, суета… Тишины хочется, а в старом доме жить не могу, да и Толина родня наседает.
– Должно пройти полгода, чтоб им вступить в права наследства, разве нет?
Серж махнул рукой:
– Не могу я бороться, Паша! Живу-то из последних сил… – он вздохнул, – Да и тяжело мне там, всё о нём напоминает, окно столовой выходит прямо на то место, где он погиб… Стараюсь не смотреть туда, а глаза сами так и тянутся! – Серж придвинулся к Максу, зашептал, – Она приходит по ночам, как призрак…
Макс замер, сглотнул, тоже шёпотом спросил:
– Кто?
– Она. Эжени. Он бросил её в раннем детстве, больную, и теперь она мстит!
– Постой… Больную?
Серж кивнул, он стоял вплотную, глаза горели ужасом. У Макса по спине побежали ледяные колючки.
– Да, больную, Паша. Он проговорился… Помнишь, зимой, та огромная ёлка упала на линию и мы всей деревней два дня сидели без света? Да… Сидели без света, генератор старый у нас с Толей, дай Бог на холодильник нарабатывает, делать нечего, пивбар без электричества тоже закрыт, и темнеет уже в четыре… Владимир пригласил нас к себе, говорит, давайте, мол, проведём вечер, как в Пиковой даме, со свечами, за картами и вином. Получилось, правда, не совсем хорошо, нажрались мы, как поросята, и немудрено – чуть не сутки от него не выходили, выпивки – хоть залейся, Марина закуски подносила…
– Марина была с вами?
– Всё время. Она компанейская оказалась тётка, с юмором, да и не старая совсем. С нами выпивала, но по чуть-чуть, даже потом погадала нам на картах… Под утро все уже лыка не вязали, Игорь Иванович, тот, вообще, на полу уснул! Я в первый и в последний раз видел Владимира таким пьяным! Он раскис, пустил слезу, сказал, что совершил много ошибок, а теперь отвергнут, чуть не проклят, на все попытки примирения получает отказ. Всё в таких вот оборотах речи, я это хорошо запомнил… Говорил, что не ценил, что ему дала жизнь и бедную больную девочку бросил на произвол судьбы. Потом и вовсе разрыдался, принялся меня обнимать, нести какую-то чушь про то, как повезло моим родителям, что у них есть сын, и сказал, что если б у него вместо Эжени родился мальчик, то вся жизнь пошла бы по-другому. А Марина, видимо, знала что-то, она ведь много лет работала у него, и, помню, как она сказала про дочь Владимира: «Для женщины это такое несчастье, сломана вся жизнь! И с нормальной-то головой замуж не выйти!» и тоже заревела. Марина под хмельком уже была, конечно…
– А чем она была больна, дочь Бонье?
– Не знаю… Но если, со слов Марины, у неё было «что-то с головой», то ведь у них там, в Европе, другие законы и человека с отклонениями не так-то просто упечь в психушку! Такие люди ходят среди мирных граждан, а потом из новостей мы узнаём, что некий обыватель перерезал всех своих соседей, публика охает и ахает, но оказывается, что он с детства на учёте состоит, или как это у них там называется…
– И… что?
– И вот, она выросла, приехала и мстит! Убила отца, его брата, домработницу, а теперь не может остановиться! А Влад Покровский ей помогает.
– Влад? А зачем ему?
– Я не знаю. Но он ходит в этот дом. Он с ней спит. Помяни моё слово – они доведут Снежану до самоубийства, потом он женится на Эжени, захапает всё Володино наследство, да и укатит в Париж! – Сержа потряхивало, – Мне страшно, Паша! Я боюсь оставаться в своём доме, рядом с ними, я уже неделю не сплю, потому и уезжаю! Я видел ночью на чердаке огонёк свечи и женскую тень… Женщина там танцевала… Танцевала, Паша! Это призрак…
Серж, едва живой от страха, почти задыхался. Макс, тоже порядком перепуганный всей этой чертовщиной, пытался его успокоить:
– Серёжа, дружище… Не думай, будто я тебе не верю… Но призрак! Мы же образованные люди!
– Да-да, я знаю… Но есть многое на свете… Необъяснимое! Толе двадцать лет назад цыганка нагадала, что он взлетит и разобьётся! И он полётов как огня боялся, только поездом ездил! А был образованным не меньше нас с тобой! И всё-таки разбился!
Серж рывком прижал к себе Макса и заплакал ему в плечо.
«Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…» крутилось в голове, когда Макс вечером готовил ужин в ожидании Алекс и Лёни из школы.
Лёня за столом был очень возбуждённым, его буквально распирало от радостных новостей.
– Школьная ёлка будет в последнюю субботу. И ещё мой литературный кружок устраивает пушкинский бал-маскарад, во дворце… мм… – он посмотрел на Алекс.
– Белосельских-Белозерских.
– Да. Я буду стариком.
– Почему стариком? – удивился Макс.
– Ну, у меня же палка.
Макс посмотрел на Алекс, она улыбалась, из глаз лился янтарный свет:
– Нужно обыграть его палку. Придётся раскошелиться на трость с набалдашником. Костюм я ему сделаю сама. Необходимы парик и жабо. Будет Сен-Жерменом на балу. Ещё надо смастерить три большие карты – тройка, семёрка, туз. А Любочка будет молодой графиней, которой он открывает секрет.
– И мне не нужно будет танцевать, папа! Буду ходить с хитрым лицом по залу, и махать картами.
– Здорово вы это придумали! – восхитился Макс.
– Это всё Алекс.
– Для чего-то я столько лет училась в академии, вот, пригодилось, наконец! – рассмеялась Алекс, Макс не сводил с неё глаз.
Поздно вечером, когда Лёня ушел к себе, они сидели в гостиной на диване, смотрели на затухающий камин и строили планы на новогоднюю ночь.
– Я написала списочек подарков – Лёне, Андрею и Миле, чтоб после курантов достать их из-под ёлки.
– Хорошо. Ещё кого-нибудь пригласим?
– Ты хочешь?
– Я подумал… Фира одна в доме, да и Сергей…
Алекс подёргала мочку уха:
– Зови, я не против. Но не знаю, придут ли. Фира похоронила мужа, Серж… тоже. Почему Серж уехал? Он имеет право жить в этом доме!
– Ему тяжело там, Саша. Всё напоминает о Толике. И ему кажется, что на новом месте ему