побежала слеза, – Кто мне его вернёт? Ничего уже не будет, ничего! Увезли, положили в холодильник, а потом землёй засыпят и забудут все! У нас никого не было кроме друг друга, от нас даже родители отвернулись, родные матери! Его бабка, которая его фактически вырастила, прокляла его, сюда к нам специально за этим приезжала… Бог им всем судья! А мы верили в будущее, готовились к эмиграции…
– К эмиграции? – удивился Макарыч, – А зачем?
– Андрей, здесь нам никто и никогда не даст ребёнка. Толя деревенских детей живописи учит… учил… – он всхлипнул, – Учил детей, и его сколько раз проверяли, не устроил ли он тут вертеп! А мы просто хотели семью, хотели усыновить малыша… Здесь это невозможно! Костное, ортодоксальное общество!
– Ты, брат, меня прости за откровенность, – негромко сказал Макарыч, – но я считаю это правильным.
Макс, глядя на свои руки, кивнул:
– Я тоже.
Серж резко сел на диване:
– Я знаю. Вы оба всегда говорили правду, то, что думаете, и я вам благодарен. Это честно. Но люди-то все разные! Вы никогда нас не поймёте, вы отцы, для вас всё так естественно и просто, вы даже не осознаёте, какое это счастье, когда есть дети, и какой мрак и безнадёжность, когда их нет и не будет! Мы любили друг друга, не изменяли, жили душа в душу, и воспитали бы ребёнка в мире и радости, а не то, что этот ваш Влад! Блядун, садист и просто сволочь, получил за так двух прекрасных талантливых девочек! Я знаю, о чём говорю, они ведь учились у Толи! Замечательные восприимчивые дети, открытые миру, достались ему даром, без хлопот, как и всё в этой жизни! Это из-за него Толя погиб!
Макарыч с Максом переглянулись:
– Почему из-за него?
Серж закрыл лицо руками, замотал головой:
– Я должен был его остановить, остановить эти шпионские игры!
– Какие игры?
– Он несколько раз видел Покровского возле коттеджа Бонье, всё говорил мне, что в доме что-то происходит, и Влад неспроста там крутится. А вчера он мне сказал, что хочет кое в чём удостовериться, и после всё расскажет. Последнее, что я от него слышал, было: «Ты просто упадёшь, когда узнаешь!» Упадешь…
Серж зарыдал в голос, Макарыч принялся его неуклюже обнимать, Макс побежал за водой. Расплескал половину по дороге. Напоили Сержа. Потом, с грехом пополам, заставили-таки его выпить снотворное. Прошло не меньше часа, прежде чем Серж, наконец, стал затихать, закрыл глаза, ровно задышал.
– Нужно быть здесь, когда он проснётся, – хмуро сказал Макарыч, – Это самая страшная минута, когда в себя приходишь после сна и понимаешь, что катастрофа никуда не делась. Плавали, знаем…
– Я могу с ним посидеть.
– Давай так, Макс. Ты сейчас тут оставайся, а я пойду к Милке, проверю как она после всего этого. Потом вернусь.
– Я был у вас. Она очень спокойная. Сидит, курит…
Макарыч замотал головой:
– Эта балтийская невозмутимость лишь верхушка айсберга. Внутри моей Снежной королевы кипит вулкан, уж ты мне поверь! Она вся на эмоциях, на чувствах… Я после нашей первой ночи два дня в себя не мог прийти, сразу решил, что женюсь! – он вздохнул, – Ну, договорились?
Макс кивнул. Макарыч ушёл.
Макс сварил себе кофе, выпил, похрустел галетами, которые лежали тут же на столе. Задумался.
«Серж считает, что Толик выслеживал Покровского. Влад каждое утро возит девочек на занятия, а что он делает потом неизвестно никому. В офисе он, по его же словам, появляется раз в год по обещанию, жену, уезжая, запирает в доме. У него развязаны руки. Почему он это делает, зачем рыщет по посёлку, зачем ему дом француза? И зачем Мила сегодня ходила в лес? Ягод давным-давно нет, декабрь на носу! Что-то не то здесь…»
Макс сварил вторую чашку кофе, сел у окна, стал пить, глядя на унылый серый пейзаж за стеклом.
«Вот я Влад Покровский. Машину бросил на обочине шоссе, на мне плащ в пол, капюшон надвинут на глаза. Иду по лесу. Лес пустой, но если кого и встречу, то чёрта с два узнают. Мох чавкает, следов не оставляю, делаю, что хочу! Я одержимый. Могу следить за своей женой, могу уличить её в непослушании, например в том, что она, не спросившись, выходила из дома и потом наиздеваться всласть. Могу встретиться с очередной любовницей. Могу околачиваться возле дома Бонье, а может и в самом доме, с дочерью француза… Да. Всё это очень просто, ведь тут не город, камер не навешено и делай, что душе угодно!»
Макс сполоснул свою чашку, повесил её на крючочек над мойкой, заглянул к Сержу – тот спал. Макс постоял, глядя на него, вздохнул, пошёл наверх по широкой лестнице. На втором этаже он оказался впервые. Из просторного светлого холла с большим панорамным окном и отделанной натуральным мрамором печной трубой, вело три двери – ванная, спальня хозяев и кабинет Анатоля, в котором он корпел над своими дизайнерскими проектами. Дверь в спальню была приоткрыта, Макс заглянул – полумрак, занавешенные окна, неубранная постель. Он снова тяжело вздохнул – совсем недавно, несколько часов назад, здесь спали два любящих друг друга человека, они строили планы на будущее, были счастливы и радостны, и всё оборвалось в один миг, для обоих, бесповоротно и навсегда. Макс вспомнил о своей большой кровати, которая без Алекс стала такой холодной, такой пустой. Он скучал неимоверно, его крутило и ломало без неё, эта женщина проникла к нему в кровь, в душу, он так хотел вернуть её жгучую пряную любовь, был умереть готов за это!
«Поеду вечером в город. Разыщу. Уговорю».
Макс, маясь от бездействия, зашёл в кабинет Анатоля, сел к рабочему столу у окна, стал смотреть на двор напротив.
«Что происходит в этом проклятом доме? Что связывает с этим местом Влада? И что там делал Анатоль, зачем полез в окно, не поленился принести со своего двора тяжёлую лестницу?»
Макс запнулся взглядом за подоконник. Встал, обошёл стол. Между прозрачными горшками с цветущими орхидеями лежал бинокль.
«Ночного видения. Не тепловизор. Нужен отражённый свет. Так. Серж над своей калиткой ещё весной поставил большой фонарь, как на шоссе, он освещает и часть двора Бонье. Работает с пульта, хорошо помню, как Толик хвастался таким удобством… Того света, что попадает на двор француза, достаточно, чтоб разглядеть происходящее там. Какое происходящее? – спросил себя Макс, пожал плечами, – А чёрт его знает! Но что-то есть, что-то есть…»
Макс снова сел, обвёл глазами царивший на столе рабочий беспорядок – монитор с клавиатурой, бумаги, журналы, цветные