— Ах, как любопытно! — воскликнула Эстергази.
Лабрюйер встал возле столика и с минуту молчал — собирался с мыслями. Потом, отказавшись надеяться на память, достал из кармана исписанные листочки.
— Господин Лабрюйер, труппа устала и нуждается в отдыхе, — напомнил Кокшаров.
— Я начинаю. Я с самого начала был убежден, что Селецкая в убийстве не виновна, — сказал Лабрюйер. — И точно так же я был убежден, что она — идеальная кандидатура на роль убийцы. Настолько идеальная, что множество мелких деталей уже не имело значения. Например — отчего она, заколов фрау Сальтерн булавкой, преспокойно вернулась на дачу и легла спать. Отчего оставила труп в беседке, даже не попытавшись его спрятать. Отчего — если убила в порыве безумия — не телефонировала Сальтерну, не попросила его увезти тело, ведь у Сальтерна есть автомобиль. В конце концов, она могла признаться кому-то из господ артистов. Я уверен, что вы, господа, сперва помогли бы вынести труп хоть в дюны, а потом уж подумали, что, кажется, вступили в противоречие с законом…
— Благодарю! — иронически сказал красавчик Славский, а Эстергази воскликнула:
— Да, да! Я бы именно так и поступила!
— Ваше счастье, что вы в это время спали, сударыня. Так вот, я видел, что доводы рассудка на Горнфельда не подействуют: он для себя уже нарисовал картину, а репортеры ее с восторгом изобразили в своих газетках. Нужно было любым путем заставить господина Горнфельда задуматься о возможном другом убийце. То есть — немного сбить его с толку. В доме Сальтерна жила на покое воспитательница покойной Доротеи фон Сальтерн, фрау Хаберманн. Каюсь — при помощи старого своего осведомителя я выманил перепуганную старушку из дому обманом и спрятал ее. Тогда Горнфельд задумался — старушка могла знать какие-то тайны семейства Сальтернов, могла предполагать, кто убийца, и если она скрылась после ареста Селецкой — это можно счесть аргументом в пользу актрисы. Господин Линдер, у вас есть вопросы?
— Пока — ни единого, — ответил молодой инспектор и улыбнулся. Видно было, что этот, в отличие от Горнфельда, Лабрюйеру симпатизирует.
— Мне стоило труда добиться от фрау Хаберманн правды. Она была слишком напугана. Правда же такова — покойная фрау фон Сальтерн встретила на солитюдском ипподроме во время показательных полетов человека, который знал ее в молодости и мог разболтать, что она не Регина фон Апфельблюм, а Доротея — простите, не упомню ее девической фамилии. Она думала, что он десять лет назад погиб, а он оказался жив и даже вел светский образ жизни. Фрау фон Сальтерн была для него опасна — она могла опознать в благопристойном господине вожака разбойничьей шайки, блудного сына почтенного немецкого семейства, который ухитрился состряпать свидетельства своей смерти и ускользнуть от правосудия. И он был дня нее опасен. Предвидя, что этот человек будет ее шантажировать, фрау фон Сальтерн дала фрау Хаберманн драгоценности и отправила продать их за пределами Риги. Когда старушка вернулась, ее воспитанницы уже не было в живых. Что произошло между фрау фон Сальтерн и шантажистом — одному Богу ведомо. И уж, во всяком случае, не в беседке он убил бедную женщину. Она бы ни за что не поехала в Майоренхоф устраивать скандал соблазнительнице, это была в высшей степени приличная и сдержанная фрау. Я обследовал забор и, кажется, узнал правду. Ее тело пронесли через двор соседней дачи и, расшатав гвозди в заколоченной калитке, положили в беседку. Заметьте, Линдер, мысль изучить забор в голову Горнфельду не пришла.
В голосе Лабрюйера было настоящее торжество.
— Убийство этот человек готовил тщательно, — продолжал Лабрюйер. — Для того и была похищена пресловутая шляпная булавка. Линдер, вы знаете похитительницу — это Лореляй.
— Как вы узнали? — спросил Линдер. Голос был строгим, во всей фигуре — готовность сорваться с места и мчаться по следу.
— Я говорил с ней. Линдер, я отпустил ее — нельзя было иначе. Они никуда не денется — я потом вам расскажу, как хитроумно она теперь промышляет. С похищением булавки мне, правда, самому не все ясно, — признался Лабрюйер. — Думаю, еще до рассвета я получу ответы на все свои вопросы. Для того я вас сюда и позвал, а господа артисты будут свидетелями. Так вот, я заподозрил одного человека… Самойлов, закройте собой дверь, сейчас будет кое-что любопытное…
Линдер встал и сунул руку за пазуху — там у него в особой ременной петле был револьвер.
— Мне удалось получить его фотографическую карточку. Я отправил господина Стрельского с двумя карточками, этого человека и его предполагаемой сообщницы, на хутор, где спрятал фрау Хаберманн. Он из осторожности оставил ормана возле станции и пошел пешком через лес. По дороге на него напали, усыпили эфиром, карточку похитили. Подробности может сообщить квартальный надзиратель Шульц. Я понял: этот человек подслушал мои разговоры с господином Стрельским и решил оттянуть миг своего разоблачения. Какие интриги были у него на уме — я понятия не имею. А теперь, господа, внимание!
Лабрюйер открыл дверь спальни. Оттуда вышла жена ассернского рыбака Яниса Осиса, а за ней — маленькая опрятная старушка в старомодной черной кружевной наколке.
— Вот госпожа Хаберманн, господа, — и Лабрюйер перешел на немецкий язык. — Госпожа Хаберманн, сейчас мы зададим вам несколько вопросов. Ничего не бойтесь — вот инспектор сыскной полиции господин Линдер, он позаботится о том, чтобы…
Пока Лабрюйер успокаивал фрау Хаберманн, старушка обвела взглядом артистов: Стрельский поклонился ей, как давней знакомой, Николев и Водолеев уставились на нее с любопытством, Енисеев — озадаченно, Славский даже не посмотрел в ее сторону; агенты и Линдер посмотрели так, будто в правом глазу у каждого была фотографическая камера.
Вдруг она прервала умиротворяющую речь Лабрюйера.
— Я знаю этого господина! — фрау Хаберманн указала рукой. — Это Алоиз Дитрихс.
Общее молчание длилось несколько секунд.
— Ну что, господин Енисеев, кончена ваша игра? — спросил Лабрюйер.
— Это недоразумение, — заявил Енисеев. — Впервые в жизни вижу эту даму.
— Да она-то вас видит не впервые!
— Это Алоиз Дитрихс, — повторила Вильгельмина Хаберманн. — Мне ли не знать. Это он. Это его все считали мертвым! Это его встретила моя бедная Дора! Он ей угрожал! Он ее убил! Алоиз, почему ты ее убил? Что плохого сделала тебе Дора?!
— Что за безумная старуха? — спросил Енисеев. — Какой я ей Алоиз?! Господа, это просто чушь какая-то, околесица…
— Фрау права! — вдруг заявил Водолеев. — Я все думал — откуда мне имечко-то знакомо! Алоиз! Вспомнил, черт возьми меня совсем, вспомнил! Иван Данилыч, господин Линдер, велите этому жулику показать свой портсигар!