Так я мечтал о вьюнке, и о прелестнице на балконе (чтобы непременно с припудренными веснушками… люблю, когда девушки пудрят веснушки — пудру потом так приятно сдувать с нежных щек), и услышал в соседней комнате, за тонкой деревянной стенкой, приглушенный всхлип. Раз, потом другой… потом — рыдания, тоже приглушенные, как будто кто-то пытался реветь, закусив зубами угол тюфяка. Вот уж гадость, так гадость! В местных тюфяках клопов, похоже, не водилось, но какая-то живность там наверняка жила — и в рот совать?… Спасибо, если на этом еще можно хоть как-то спать, хотя и сие сомнительно…
И тут я сообразил: это же шаманка ревет! Ревет, будто и нет у нее волшебной силы и боги знают каких неведомых возможностей. Девчонка — она девчонка и есть.
Какое-то время я колебался: больше всего не люблю вмешиваться, если женщина плачет. Мне до сих пор кажется, что это одно из самых страшных преступлений — женщины ведь льют слезы не как мужчины. Мы плачем, когда уж совсем сердце рвется, и никакого другого выхода нет — иначе лопнуть. Некоторые, кто плакать не умеют, действительно лопаются. Женщины плачут просто оттого, что им плохо, и часто они со слезами выливают… нет, не печаль, но отчаяние. Тогда им становится легче…
Так вот, я не хотел мешать ее слезам. Наверное, в иных обстоятельствах и не стал бы. Но тогда я просто ужасно обрадовался, что она пришла в себя. Слезы почти всегда — показатель здоровья, больное тело на такие глупости отвлекаться не будет.
Так что я вскочил с пола, быстро прошел к двери, отворил — еще, помню, с засовом сражался, даже занозу умудрился посадить, — выскочил в коридор, дернул на себя дверь комнаты шаманки… разумеется, она оказалась не заперта изнутри: ведь там должна была дежурить сиделка. Сиделки не было — вышла, небось, решила, что никто проверять не будет. Или просто по нужде отлучилась.
Шаманка лежала на кровати и плакала так самозабвенно, что даже моего появления не расслышала. Однако стоило мне сделать по комнате всего два шага, как она тотчас вздрогнула, извернулась почти по-кошачьи, и даже вскочила на постели, чтобы встретить меня во всеоружии. Спала она, конечно, одетой, только без плаща.
Узнав меня, шаманка не стала облегченно вздыхать — думаю, потому, что никакого облегчения она не чувствовала, — а просто села на кровати и уставилась на меня отчаянными глазами. Таких глаз не бывает у истеричных дамочек, они были скорее похожи на глаза человека, который вернулся с войны, и обнаружил, что замок его взят и сожжен врагом, жена и дети убиты, а земли отошли обидчику, и ему нечем даже заплатить сделанные в странствиях долги, да и средства для мести он еще не скоро соберет.
…Сестренка Анна, бывало, если я просыпался среди ночи с криком, крепко-крепко обнимала меня, заставляла рассказать все, что мне приснилось, до малейших деталей… Спали мы все, дети, в одной кровати так что до определенного возраста она меня прямо спасала: кошмары в детстве мне снились очень часто. Когда ей исполнилось двенадцать, ее перевели в другую спальню, и я остался без защитницы. Однако с тех пор я на всю жизнь запомнил, как следует поступать в случаях, когда кто-то вскакивает с криком.
Что-то подсказывало мне: Вию Шварценвальде мучили отнюдь не простые кошмары. Безнадежность, глухая тоска были в ней, но страха не было. Почти совсем.
Я подошел к шаманке, сел на край кровати, и крепко обнял девушку. Просто обнял, позволил уткнуться лицом мне в плечо. Лицо у нее было мокрым от слез.
— Ну что случилось?… — тихо начал я. — Кто тебя обидел?… Что произошло?… Сейчас все будет хорошо…ты просто немного заболела, но утром выздоровеешь, обязательно… мы поедем дальше, найдем этого дурацкого астролога, найдем Драконье Солнце, все будет замечательно…
Я продолжал нести какую-то чушь в том же духе, внутренне изумляясь себе: и надо же, в какой ситуации оказался! Просто невозможно представить ни одного из знакомых мне рыцарей в подобных обстоятельствах. Начать с того, что они вообще вряд ли бы стали тратить время на спасение посторонней девчонки, из которой даже наложницу делать не собираются… если бы и потратили, то в лучшем случае кинули бы ей две-три монеты и велели бы убираться восвояси.
А даже воспользуйся они ее помощью, уж ни за что не стали бы с ней возиться, начни это хоть в малейшей степени угрожать их драгоценному долгу или не менее драгоценным планам.
Наверное, еще каких-то пару лет назад я сам был таким. Или не был?…
Помнится, я особенно над мотивами своего в высшей степени великодушного, даже родственного отношения к шаманке не задумывался. Не знаю. Когда тебе какое-то время приходится пребывать в шкуре бога, быстро понимаешь, что люди — это только люди. Ну и ты только человек. Доброе отношение — единственная валюта, цена которой, меняясь от легчайшего дуновения ветерка, тем не менее, всегда по большому счету остается неизменной.
Вия, прижавшись к моему плечу, уже не плакала, только тихо вздрагивала, как от икоты. Слезы в ней уже кончились, а рыдания еще нет. Такое случается.
— Милая, ну почему ты плачешь… — ласково приговаривал я, поглаживая ее по волосам. — Из-за ритуала, что ли?… Ну так бог уже ушел, и я постараюсь, чтобы он больше не вернулся… постараюсь… честное слово…
Нет, вот идиот, честное слово! Нашел о чем на ночь глядя говорить.
Она тотчас едва ли не гневно оттолкнула меня. Шаманка больше не плакала, она прямо-таки стремилась убить меня взглядом.
— Да что ты можешь понимать?! Молодой господин, лучше бы ты убил меня!
— Что?… — я слегка опешил. До сих пор Вия величала меня «милордом» — все правильно, я был явно не родовитее ее, — но никак не «молодым господином» — все-таки ее мать принадлежала к знатному роду.
— Лучше бы ты убил меня… — тихо сказала она. — Как убил моего бедного племянника… или когда мы прощались там, на тропе.
Показалось мне, или нет, что этот странный голос, когда-то так легко ставший мальчишеским, теперь почти идеально имитировал надтреснутое контральто Сумасшедшей Хельги?… Показалось или нет?…
— Хельга?… — удивленно спросил я.
— Не только, — глазами Вии на меня смотрела вечность.
— Но как?!
— Как только Хельга проводила вас, она пошла на утес Скотья Погибель — там есть такой. И бросилась вниз.
Я услышал, как за стенами таверны пошел дождь. Сразу и вдруг, как будто отворили заслонку в плотине. Капли шуршали в соломенной крыше, бились о деревянные рамы и ставни…
Вот странно, одна капля падает совершенно незаметно. Не услышать. А когда их много…
— Хотите, я все вам расскажу?… — почти сердито сказала Вия. Она села по-другому, подтянув к себе колени и обхватив их руками. — Вот честное слово, до того достало это все в себе держать… — всхлипнула. Я подумал, что ей, небось, здорово хочется, чтобы я ее снова обнял, но она скорее даст себе язык вырвать, чем в этом признается.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});