двинулся вперед. Сэра — за ним.
Ваня показал, где он обычно сидел. Столик все еще стоял на прежнем месте. Хотя время сна еще не наступило, все детишки лежали в кроватках. Воспитательницы не было ни видно, ни слышно.
Мальчику захотелось зайти в третью группу, где он никогда не был. Сэра постучала в дверь, но ответа не последовало.
— Она не слышит, — пояснила старшая воспитательница. — Глухая.
Сэра толкнула дверь, за которой обнаружился “божий одуванчик” лет восьмидесяти и дюжина двухлетних малышей. Все жаждали любви и общения, а воспитательница их даже не слышала. Только что отужинав, они громко выпрашивали хлеба. И старушка, как могла, утешала малышню.
Старушка вызвала в Сэре искреннюю симпатию. Она выглядела интеллигентной дамой, для которой настали трудные времена. Ваню она приняла с радостью. Он с лаской смотрел на малышню, но все же не мог скрыть счастья, оттого что навсегда прощается и с большими, и с маленькими обитателями дома ребенка.
“Воспитательница дала ему конфетку, и мне тоже — и я почувствовала себя девочкой. Одна хрупкая старушка приглядывала за детьми, а внизу два охранника, три водителя и котельщик — не говоря уж о целом сонме женщин в белых халатах — беззаботно болтали о всяких пустяках”.
Сэра не могла больше здесь оставаться:
— Пойдем, Ваня.
Он решил сам спуститься по лестнице, но я боялась, как бы он не поскользнулся и не сломал себе шею накануне прибытия приемной семьи, так что подхватила его на руки и снесла вниз.
Линда приехала в Москву с мужем Джорджем и пятнадцатилетним сыном Филипом. Сэра почти сразу почуяла в ней какую-то перемену. В первый вечер за ужином Линда радостно болтала, в основном о своих внуках. Вскоре позвонила ее дочь: что-то случилось с одним из детей и ей срочно понадобилось посоветоваться с матерью. За год, прошедший после, предыдущего визита Линды в Москву, ее дочь родила четвертого ребенка и была беременна пятым. Похоже, Линда каждый день сидела с внуками. Она спросила, не сможет ли Ася приехать с Ваней в Англию и присмотреть за ним, пока она будет на работе. Пусть остается сколько захочет. Сэре стало ясно, что Ване определено положение в кругу внуков. Пупом земли для Линды ему определенно не быть.
Наутро Сэра повезла Линду с семьей в дом ребенка № 10 для великого воссоединения. В последний раз Ваня видел Линду больше года назад, но, увидев ее снова, закричал от радости. Линда, напротив, вела себя сдержанно, так что первым Ваню подхватил на руки и прижал к себе Джордж. Мальчику уже стлали, как его зовут, и Ваня придумал для него имя — папа Жора. Адель на встречу не явилась, зато ее заместительница позволила Флетчерам взять Ваню из дома ребенка на целый день.
"Оглядываясь назад, я понимаю, что это была ошибка, — вспоминает Сэра. — Ни один социальный работник не рекомендовал бы будущим приемным родителям проводить с ребенком больше одного часа в день, особенно в чужом городе и не зная местного языка. Но в доме ребенка № 10 не оказалось специалистов, которые могли бы их предупредить, а Линда оказалась совершенно неподготовленной к расширению своей семьи в чужой для нее и пугающей обстановке.
Час спустя Ваня уже сидел на коленях у Джорджа на кухне Сэры и Алана и с удовольствием уплетал картофельные крокеты с бобами. В первый раз в жизни он получил нож, чтобы резать картошку, и призывал всех смотреть, как хорошо у него получается. Почти восемь лет он прожил как Оливер Твист — ему не разрешалось ничего просить, и он должен был смиренно глотать, что дают. Зато теперь он знал, что открывается новая страница его жизни. Он довольно властно потребовал: “Дайте мне еще хлеба”. Его не наказали. Наоборот, он получил свой кусок и твердое напоминание, что надо говорить слово “пожалуйста”. Линда сидела в конце стола и время от времени морщилась, в общем, явно не выглядела счастливой. Она никак не могла решить, то ли у нее начинается простуда, то ли это обострение аллергии.
Настали счастливые дни. С самого утра Ваня при полном параде усаживался возле главного входа и нетерпеливо поджидал, когда за ним приедет его новое семейство.
С каждым часом его поведение менялось в лучшую сторону. Он не терял даром времени, обучаясь приличным манерам и знакомясь с бытом обычной семьи. Его удивило, почему в гостиной нет кроватей. Раньше никто не интересовался его мнением, а теперь ему приходилось быстро решать, какой сок выбрать: апельсиновый или яблочный. Ему не потребовалось много времени, чтобы подружиться с собакой, и он с удивлением смотрел, как шалят дети его возраста. Например, девятилетняя дочь Сэры исчеркала в пиццерии все меню, и Ваня восторженно воскликнул:
— Кэтрин хулиганка! Я бы тоже хотел быть хулиганом!
Весь последний год Линда учила русский язык — как известно, очень трудный, и, несмотря на все свои старания, практически не понимала Ваню. Ей переводили каждое слово, но ее хмурое лицо красноречиво свидетельствовало, что она чувствует себя выключенной из общей беседы.
Через каких-нибудь пару дней в Москве вместо зимы воцарилось лето. На четвертый день визита Флетчеры отправились осматривать Москву. Возле фонтана напротив Большого театра Ваня спросил, нельзя ли ему встать из коляски и опустить в воду руку? Это самое обычное, действие наполнило Ваню таким восторгом, что Линда подошла к нему и тоже села на край фонтана.
На следующий день Ваня впервые в жизни открыл для себя подмосковную природу. Они устроили пикник на берегу Москвы-реки. Пока взрослые болтали о своем, Ваня сидел необычно притихший, внимательно рассматривая разные цветы, трогая нежную травку и острые еловые иголки. Потом все пошли прогуляться, и Ваня умудрился посидеть на плечах у всех имевшихся в наличии мужчин. Поглядывая на всех с высоты, он что-то напевал себе под нос и выглядел совершенно счастливым.
Наконец кто-то с ужасом обнаружил, что уже пять часов, и Ваня опаздывает в дом ребенка. В автомобиле все молчали и были напряжены, тем более что по дороге к Москве кое-где пришлось постоять в пробке. Время от времени слышался лишь тоненький голосок Вани: “Правда, еще далеко? Правда, еще очень-очень далеко?” Ему не хотелось возвращаться в свое безмолвное царство. Каким вопросом изводил бы взрослых