добавила в приходную бухгалтерию таких статей, как «комиссия за счет-фактуру» и «пени за просрочку». После чего он в нее немедленно влюбился, предложил ей руку и сердце и получил согласие. Свадьбу отметили на приемном пункте металлолома, а в гости позвали трех остальных сотрудников – при посредстве объявления на доске в вестибюле о банкете в складчину.
Детей у них не было. Харри и Маргарета постоянно подсчитывали связанные с ними будущие расходы – до тех пор, пока имелись основания заниматься подобными подсчетами.
Зато проблема с жильем разрешилась сама собой. Первые двадцать лет они жили вместе с матерью Маргареты на ее хуторе Экбакка, пока старуха, к радости супругов, не покинула этот мир. Была она мерзлявая и вечно причитала, что Харри и Маргарета до того плохо топят зимой, что на окнах изнутри нарастает иней. Так что на кладбище в Херьюнге, на непромерзающей глубине, ей стало куда теплее. Тратиться на могильные цветы ни Харри, ни Маргарета смысла не видели.
У матери Маргареты было симпатичное хобби – она держала трех овечек, которые паслись на лугу у дороги. Но не успела старуха остыть чуть больше, чем стыла при жизни, как Харри с Маргаретой забили и съели всех трех овец. Опустевший ветхий хлев остался догнивать.
Супруги вышли на пенсию, продали фирму, отпраздновали свое шестидесятипятилетие, затем семидесятилетие и однажды решили, что с развалиной на лугу надо что-то делать. Харри разобрал строение, Маргарета сложила доски в кучу. Затем кучу подожгли, и она отлично разгорелась. Харри Блумгрен стоял со шлангом наготове на случай, если огонь перекинется на что-нибудь еще. А рядом с ним стояла, как всегда, его супруга Маргарета.
Вдруг раздался треск – это восьмисоткилограммовая бомба на колесах проломила забор, въехала на бывшее овечье пастбище супругов Блумгрен и остановилась перед самым костром.
– Боже, что это? – воскликнула фру Блумгрен.
– Забор! – воскликнул господин Блумгрен.
Затем оба умолкли и уставились на группу из четырех человек, следовавшую за тележкой и ящиком.
– Добрый день, – сказала Номбеко. – Вы не могли бы залить костер, так, чтобы он полностью погас? И не откладывая, если можно.
Харри Блумгрен не ответил. И не шевельнулся.
– Не откладывая, если можно, – повторила Номбеко. – В смысле – немедленно!
Наконец Харри Блумгрен отверз уста.
– Вода денег стоит, – сообщил он.
И тут раздался грохот.
От первого взрыва у Номбеко, Селестины, Хольгера и Хольгера случилась остановка сердца вроде той, что около часа назад оборвала жизнь гончара. Но в отличие от него все четверо пришли в себя, поняв, что на воздух взлетело одно из колес тележки, а не весь регион.
За первым колесом последовало второе, третье и четвертое. Харри Блумгрен по-прежнему отказывался залить водой ящик и рюкзак. Прежде он хотел узнать, кто возместит ему поломку забора. И расходы на воду.
– Боюсь, вы не вполне понимаете серьезность ситуации, в которой мы оказались, – сказала Номбеко. – В этом ящике находится… находятся горючие материалы. Если жар окажется слишком сильным, дело кончится плохо. Чудовищно плохо. Уж поверьте!
На рюкзак она уже махнула рукой. 19,6 миллиона, считай, пропали.
– С какой стати мне верить абсолютно незнакомому человеку и ее сообщникам? Лучше отвечайте, кто мне заплатит за забор!
Номбеко поняла, что с таким собеседником ей не совладать. И призвала на подмогу Селестину.
Юная злюка охотно включилась в беседу. И без лишних проволочек гаркнула:
– А ну гаси огонь, а то убью!
Поняв по ее глазам, что она так и сделает, Харри Блумгрен тотчас выполнил приказ.
– Молодец, Селестина, – похвалила Номбеко.
– Моя девушка, – с гордостью заявил Хольгер-1.
Хольгер-2 промолчал, но отметил про себя: когда юная злюка делает что-то полезное для всей четверки, это всякий раз происходит в форме угрозы убийством.
Тележка прогорела наполовину, ящик обуглился по краям, от рюкзака не осталось и следа. Но огонь был потушен. Мир уцелел в своем прежнем виде. Харри Блумгрен приободрился:
– Ну что, обсудим наконец вопрос о возмещении убытков?
Лишь Номбеко и Хольгер-2 понимали: это предлагает человек, который только что спалил 19,6 миллиона крон, пожалев воды. Из собственного колодца.
– Вопрос в том, кто кому и что должен возместить, – пробормотала Номбеко.
Еще с утра ей и ее Хольгеру будущее виделось вполне определенным. Несколько часов спустя само их существование оказалось под угрозой. Причем два раза подряд. А сейчас ситуация зависла примерно посередине между тем и другим. Впрочем, считать жизнь сахаром, по мнению Номбеко, было бы в принципе натяжкой.
• • •
Харри и Маргарета Блумгрен не собирались отпускать непрошеных гостей, пока те не расплатятся за причиненные разрушения. Но дело шло к вечеру, и Харри прислушался к их доводам: дескать, наличных у них нет, было, правда, немножко в рюкзаке, который только что сгорел, но теперь уж ничего не поделаешь, придется ждать до завтра, когда откроются банки. После чего они хотели бы починить свою тележку и уехать вместе с ящиком.
– Кстати о ящике, – сказал Харри Блумгрен. – Что в нем?
– Не твое собачье дело, старый мудак, – отрезала юная злюка.
– Мои личные вещи, – пояснила Номбеко.
Общими усилиями компания перетащила обугленный ящик с того, что осталось от тележки, на автоприцеп Харри и Маргареты. Затем Номбеко удалось ценой долгой торговли и при некотором содействии Селестины добиться, чтобы прицеп занял место в гараже взамен автомобиля Харри. В противном случае ящик будет виден с дороги, и одна мысль об этом лишила бы Номбеко сна.
В Экбакке имелся гостевой дом, который чета Блумгрен сдавала немецким туристам, пока не угодила в черный список фирмы-посредника за попытку взимать с постояльцев дополнительную плату практически за все, включая туалет, где супруги установили автомат-монетоприемник.
С тех пор дом заодно с платным туалетом (десять крон за визит) пустовал. Зато было где разместить незваных гостей.
Хольгеру-1 и Селестине досталась гостиная, а второй номер с Номбеко заняли спальню. Маргарета Блумгрен не без удовольствия продемонстрировала им устройство платного туалета, добавив, что не потерпит, если кому-нибудь из них вздумается облегчиться в саду.
– По десять крон не разменяете? – спросил Хольгер-1, которому страшно хотелось писать, и протянул фру Блумгрен купюру в сто крон.
– Слабо стребовать комиссию за размен? – подначила юная злюка.
Стребовать комиссию Маргарете Блумгрен оказалось слабо, и купюра так и осталась неразменянной. Так что номер первый дождался темноты и справил нужду в кустах сирени. Да только его все равно засекли, поскольку супруги Блумгрен в этот момент сидели у себя на кухне, погасив свет и вооружившись биноклями.
Что незваные гости протаранили своей тележкой забор, было, разумеется,