очень-то верил барон. – Впрочем, может быть. Ну, а гнев курфюрста тоже переживете?
– Я думал послать герцогу пару тысяч монет с извинениями.
– Пару тысяч? – Фон Фезенклевер засмеялся. – Ваших пары тысяч его высочеству хватит на два часа. Нет. Сразу видно, что вы хороший грабитель, но плохой царедворец. Не вздумайте посылать герцогу деньги, его такой суммой не проймешь, пошлите их моему брату. Он даже к таким деньгам отнесется со вниманием, а еще приложите к подарку хорошего меха. Он у меня большой любитель мехов.
– Я так и сделаю, – согласился кавалер, чуть подумав.
– Я тоже напишу ему. Скажу, что вы глупы, но храбрости отменной, люди ваши хороши и что такие рыцари земле Ребенрее потребны.
– Я буду вам очень признателен, барон, – произнес кавалер.
– Не благодарите, Эшбахт, нет, не нужно. Девять лет назад эти свиньи взяли мой замок и сожгли его дотла, все поместье мое превратили в пустыню. Как, впрочем, и все графство. Помня это, я по мере сил буду помогать вам.
Он кивнул, закончив разговор, и поехал по дороге в Мален, и рыцари двинулись за своим господином. Волков еще смотрел ему вслед, как вдруг увидал около себя немолодого господина из свиты барона. Рыцарь был по виду богат и влиятелен, он поклонился Волкову и произнес:
– Мое имя Леммер, я кавалер из свиты барона.
– Я помню вас, вы приезжали с бароном в мое поместье.
– Да, я был с ним тогда. И теперь я хочу сказать от лица многих рыцарей и сыновей сеньоров графства, что мы все на вашей стороне, господин Эшбахт. Молодежь так просто восхищена вами.
– Лестно мне слышать такое, – отвечал Волков, с удовольствием думая, что такие похвалы слышат и Максимилиан, и Увалень.
– И еще я хочу сказать, что граф и бароны вашу сторону не примут, но многие другие благородные люди в случае, если горцы придут к вам, встанут под ваши знамена, если вы позовете.
– Вот как? – Волков, честно говоря, был немало удивлен этими словами.
– Как возникнет у вас нужда, так пришлите человека ко мне, я живу в поместье Фезенклевер при бароне.
– А не будет ли барон зол, если я позову вас? – осторожничал Волков.
– Я барону не холоп, – не без высокомерия заметил Леммер и протянул Волкову руку.
Два рыцаря без лишних слов пожали друг другу руки. Это было крепкое рыцарское рукопожатие.
Случайно Волков посмотрел на Максимилиана. Тот глядел на них, широко раскрыв глаза, как смотрел бы на каких-то былинных рыцарей или сказочных паладинов. Именно такими, кажется, виделись юноше два эти мужчины, два воина.
* * *
Когда вернулся Волков в Эшбахт, то увидел, что там его уже ждут. Да, это были те самые прощелыги, которых Волков видел с Сычом в трактире в Малене. Один был почти лыс и ушаст, звали его Ганс Круле. Второго звали Удо Глешмель. Был он мордат, широкоплеч и носил шапку на глаза. Одного взгляда на этих ухарей достаточно, чтобы понять – доброго от них не жди. Таких людей во всех поганых кабаках всегда навалом: игрочишки в кости да воры. А может, и ножи за пазухой держат. Никак не подумаешь, что они при судье Малена служат. В общем, то что надо.
– Думаешь, справятся? – спросил Волков у Сыча.
Он сидел в кресле, а эти двое стояли перед ним в ожидании участи своей. Сыч фамильярно уселся за стол рядом с кавалером без приглашения, этим показывая Круле и Глешмелю свою значимость. Видите, мол, я к господину за стол без приглашения сажусь, вот я каков. Кавалер не стал ему ничего говорить.
– Экселенц, они калачи тертые, справятся.
– Знаете, что делать? – спросил Волков уже у судейских.
– Малость пояснить надо бы, господин, – отвечал за двоих лопоухий.
– На юг, за реку, к горцам пойдете.
– Это понятно, – кивнул Круле. – Там-то что делать?
– Пиво пить! – ухмыльнулся Сыч.
– Это мы умеем, – заверил лопоухий и почесал на горле недельную щетину.
– Смотреть и слушать, – серьезно сказал Волков. – Смотреть и слушать. Чертовы еретики будут собирать войско против меня. Надобно мне знать, сколько их, какие у них силы и откуда думают начать. Ходите, смотрите, слушайте. В кабаках знакомьтесь с людьми. С военными, с купцами, с подрядчиками. Угощайте их, особенно купцов, то народишко жадный и болтливый.
Он достал из кошеля деньги и выложил на стол две стопки по три талера.
– Вперед даю, на жизнь и на дело. Жалованье по пять монет получите, как месяц кончится.
– Ясно, господин, – обрадовался Круле, сгребая свою стопку монет. – А если услышим, что они собираются к вам, дальше что делать?
– Узнайте, сколько их будет, спрашивайте, как будто сами с ними думаете пойти. Первым делом выясните, кто командовать будет, чем он знаменит и сколько народа может собирать. Потом узнайте, сколько телег обозных будет, сколько палаток покупают, сколько лодок нанимают, сколько барж под лошадей.
– Узнаем, а дальше что? Господину Ламме все передать? – спросил Удо Глешмель.
– Да, он раз в неделю станет в Рюммиконе появляться.
– Раз в неделю? – удивился Сыч. – А разве я с ними не пойду?
– Нет, тебя дело тут ожидает. Станешь раз в неделю на другой берег наведываться.
– А-а! – протянул Сыч.
– А вы деньгами не сорите, деньги Сыч вам раз в неделю будет возить, – продолжал кавалер. – И еще, если вдруг что-то срочно нужно будет сообщить, то переплывете реку у острова. Там сержанта Жанзуана лагерь. Он с плотов деньгу собирает, при нем лошадь есть. Скажите, что весточка для Инквизитора, он мне ту весть сразу привезет.
– Все сделаем, господин, – заверил его Ганс Круле.
– Главные вопросы: сколько их будет и где собираются высаживаться, – настоятельно говорил Волков. – Это основное.
– Ясно, господин, ясно, – кивали ловкачи.
– Мне их на юг отвезти? – спросил Сыч. – К сержанту Жанзуану?
– Нет, пусть на восток идут сами до амбаров, там переправитесь в Лейдениц, а оттуда уже с купцом каким-нибудь плывите до Милликонской ярмарки. Один пусть в Милликоне отсеется, а другой в Рюммикон отправляется.
– Ясно вам? – спросил у шпионов Сыч.
– Чего же неясного? Все ясно, – отвечали шпионы.
– Провожу их до реки. – Фриц Ламме поднялся с места. – Наставления еще кое-какие дам.
– Возвращайся быстрее, – напутствовал Волков, – дело не терпит.
Как только они ушли, так госпожа Эшбахт со всей возможной любезностью спросила у него:
– Господин мой, велите ли обед подавать?
– Велю, подавайте, госпожа моя, – тоже вежливо, но без лишней теплоты отвечал кавалер.
И Элеонора, и его сестра Тереза, и дети, и госпожа Ланге садились за стол.
Мария подала простую похлебку из жирного каплуна.