один из нас все время остается на посту.
Я выхожу на смену наравне с остальными, будь то днем или ночью. Но дается мне это с трудом – с нарушенным ритмом сна мой организм справляется плохо.
Но что я могу с этим поделать? Просить себе только дневные смены – не для меня. Все это затеяла я сама, а значит, и справиться я должна самостоятельно.
– Скай, вы себя плохо чувствуете? – спрашивает Талия как-то утром, сменяя меня с ночной смены. – Вы очень бледная.
– Нет, все нормально. Высплюсь, и все пройдет.
– Только не обижайтесь, но, даже выспавшись, вы выглядите не намного лучше.
Я торопливо отвечаю:
– Когда день и ночь перепутаны, у меня бывают проблемы. Как у любого другого. Спасибо за чай, Талия. Выпью чашечку – и сразу спать.
Но Талия по-прежнему выглядит озабоченно.
Спустившись к себе в спальню, чищу в ванной зубы и мимоходом взглядываю в зеркало: только не это! Мой глаз опять принялся за свое и чудит, как всегда, когда меня одолевает усталость.
С тех пор как я заболела, я научилась понимать свой организм: если пора дать ему отдых, он сам предупреждает меня, сначала множеством мелких сигналов, а потом и большим толчком, от которого, хочешь не хочешь, приходится остановиться. Бывает, просто больше обычного заноют мышцы и суставы или щиколотка заставит хромать – короче, ему любые меры хороши, только бы меня замедлить и заставить отдыхать.
Глаз – один из самых странных симптомов; окружающие часто замечают его раньше, чем я сама. Один глаз становится гораздо больше другого, и лицо от этого странно кривится. Выглядит это так, будто одна его половина обвисает, как от инсульта. Но никакого инсульта нет – это всего-навсего сигнал тревоги. Так организм командует мне: «Хватит! Притормози!»
Но остановиться я теперь не могу. Вместе со всеми я должна довести дело до конца. И все-таки я понимаю: если не прислушаться к мелким сигналам тревоги, рано или поздно раздастся оглушительная сирена. И если мое чудовище нападет снова, ни на что не способная, я окажусь прикованной к постели; а это последнее, что мне нужно здесь, на Авроре.
Ложусь и делаю все возможное, чтобы хоть на время обуздать моего монстра. Принимаю противовоспалительное, чтоб не так болели суставы. Под ноющую спину подкладываю электрогрелку. Выпиваю снотворное и, наконец, чтобы ничто не потревожило сон, затыкаю уши и надеваю на глаза маску от света.
Но и со всеми этими мерами быстро заснуть мне не удается. Мысли путаются, перескакивая с наших наблюдений на то, что происходит с моим телом, а потом поднимает голову ужас перед новым приступом, перед тем, что обо мне подумают, и перед тем, как я смогу выкарабкаться из нового обострения здесь на острове.
В конце концов, чтобы унять панику, я встаю, иду в туалет и делаю несколько глотков воды из стакана на прикроватном столике. Свет в спальне теперь другой, и мне до смерти хочется подойти к окну и посмотреть, что происходит с погодой. Чему я сопротивляюсь изо всех сил, зная, что от этого мой циркадный ритм нарушится еще больше. Бесполезно. Приоткрываю занавески, выглядываю в окно.
Небо, на радость отдыхающим, ярко-синее, с редкими пушистыми, белыми, почти застывшими облачками cumulus.
Вдруг облака начинают набирать скорость, и я понимаю, что вижу нечто необычное. Но прежде чем успеваю схватить телефон, чтобы снять происходящее, облака уже стали похожи на животное… нет, подождите… это по небу несется галопом длинноногая лошадь. Остолбенев, смотрю на появляющуюся в синеве картинку и думаю, сколько еще людей в Сент-Феликсе видят ее из гавани и на пляжах. Но облака продолжают рассказывать свою историю: всадница все скачет в небе, и тут на нее обрушивается другое облако, похожее на громадную волну. Лошадь и всадница мгновенно исчезают, а облака снова становятся просто облаками и снова плывут по небу как ни в чем не бывало.
Задергиваю занавески и отправляюсь обратно в кровать. Лежу и, глядя в потолок, стараюсь разгадать, что бы могло значить все так отчетливо мной только что увиденное.
Рассказанная облаками история в картинках – это история наскальных изображений, тех, на которые на выставке обратил мое внимание Вальтер. В этом нет никаких сомнений. Но весь вопрос в том, зачем облака рассказали мне ее снова? Что бы это могло значить?
Снотворное начинает действовать, и меня клонит в сон. Еще раз затыкаю уши, надвигаю на глаза маску и постепенно засыпаю. Кажется, прошло всего несколько минут, а я уже опять проснулась. Кто-то осторожно гладит меня по плечу и произносит мое имя.
– Скай, просыпайтесь…
Потом до меня доносится другой голос:
– По-моему, она слишком крепко спит. Похоже, приняла какие-то таблетки…
Стягиваю с глаз маску, вынимаю беруши и в полусне вижу стоящих по обе стороны кровати Талию и Фишера.
– Что-то случилось? Зачем вы меня разбудили?
Снотворное еще действует, и все вокруг меня плавает и качается, как в тумане.
– Мы не знали, будить вас или не стоит, – встревоженно говорит Талия. – Но Джейми сказал будить – вы спите уже много часов.
– Часов? Вы уверены? Мне кажется, я только что задремала.
– Вы не заболели? – спрашивает Фишер, глядя на многочисленные пачки таблеток на моем ночном столике.
– Нет, нет. Я в порядке. Я просто приняла пару пилюль, чтобы уснуть. У вас что-то случилось?
Фишер кивает, но вид у него озабоченный:
– Вставайте, поднимайтесь наверх, мы вам на станции все подробно расскажем.
– Хорошо, – зеваю я. – Дайте мне пару минут, я сейчас приду.
– А я пока сделаю кофе, – говорит Талия. – Вам, кажется, пара чашек не помешает.
Все еще не веря, что проспала несколько часов, а не несколько минут, я, как могу, стараюсь проснуться окончательно. Сил у меня ни на что нет, и я с трудом надеваю халат и волочу ноги вверх по лестнице; все болит, а от снотворного в голове туман.
Талия, Фишер и Джейми сидят в смотровой башне. На Фишере резиновые сапоги, Талия и Джейми в туристских ботинках. Похоже, все трое куда-то собрались.
– Что случилось?
Талия дает мне чашку с кофе, а Джейми встревоженно поднимает на меня глаза:
– Что-то ты, начальница, не слишком хорошо выглядишь. Надо было оставить тебя спать дальше.
– Выпью кофе – сразу приду в норму, – отвечаю я ему и усаживаюсь на диван. – Лучше расскажите мне, что тут у вас происходит?
Они переглядываются, и Джейми начинает:
– Отлив. Понимаешь, сильный отлив. – Он смотрит в окно. – Море уходит все дальше и дальше.
– И что с того? – Я