я физически не тянусь к ним и не кладу его руки на свое тело. Он притягивает меня ближе, но не прижимает вплотную к себе, как, я знаю, ему до смерти хочется сделать, давая мне пространство отстраниться, если и когда придет время.
Видя, что я в полном порядке, Леви и Роман возвращаются к своим делам, оставляя меня целовать Маркуса. С тех пор как я нашла их в камере, я не осмеливалась поцеловать никого из них больше, чем просто чмокнуть, и я не сомневаюсь, что ревность снедает Романа и Леви, но они также очень терпеливые мужчины… но не Маркус. Он другой породы.
Мое тело тает в его объятиях, и я целую его еще мгновение, пока тихий стон не вырывается из моего горла. Я не собираюсь расширять свои границы, а лишь исследую, где они находятся, поэтому осторожно отстраняюсь от него, а мое дыхание становится тяжелым и быстрым.
Марк держит меня прямо перед собой, наши глаза встречаются в темноте.
— Ты в порядке? — бормочет он, его пальцы касаются моей щеки, откидывая назад ту же прядь волос, которую он убрал всего несколько минут назад. Нервозность все еще светится в его глазах, и он выглядит неуверенным, правильно ли поступил.
Тяжело сглотнув, я киваю, чувствуя, как тепло взрывается во мне, растекается по венам и укрепляет то, чего, как я думала, у меня больше нет.
— Никогда не было лучше, — шепчу я, и на моих губах играет улыбка. — Спасибо.
— Вау, — говорит он, его нервозность исчезает. — Не могу сказать, что меня когда-либо раньше кто-то благодарил.
Леви усмехается, отправляя в рот хрустящий чипс.
— Вероятно, потому, что ты никогда раньше не прислушивался к тому, чего хочет женщина, — говорит он, прежде чем добавить с озорной ухмылкой. — А может, потому, что наша девочка не знала, что ты способен удовлетворить ее без помощи члена.
Маркус хватает бутылку с водой, стоящую сбоку от дивана, и запускает ею в голову Леви, его прицел, как всегда, идеален. Я смеюсь и соскальзываю с колен Маркуса, возвращаюсь к нему и сворачиваюсь калачиком у него под боком, чувствуя себя в миллион раз лучше. Это был всего лишь поцелуй, чертовски хороший, но я не сомневаюсь, что на этом мои проблемы не заканчиваются. Есть еще одно важное испытание, но я к нему не готова, пока нет.
Огонь потрескивает и освещает комнату мягким оранжевым свечением, которое каким-то образом помогает мне расслабиться. Мальчики опускаются на свои диваны, откидываясь на спинки и наслаждаясь тишиной, каждый из нас погружен в свои мысли. Мои веки тяжелеют, и как раз в тот момент, когда я собираюсь провалиться в глубокий сон на коленях Маркуса, я слышу тихое бормотание Леви на другом конце комнаты.
— Это наш последний шанс, — бормочет он, не сводя глаз с пылающего огня. — Что бы мы ни решили сделать, мы должны учитывать это. Мы не можем потерпеть неудачу, потому что альтернатива… он победит и снова заберет Шейн. Я этого не приму. Мы сделаем это или умрем, блядь, пытаясь.
Роман кивает.
— Хватит валять дурака.
— Итак, какой у нас план? — Я бормочу, зевая. — Найти ребенка, убить Джованни, уничтожить то, что осталось от семьи ДеАнджелис, и занять его место?
Леви усмехается.
— Близко, но нет. Мы больше не можем забрать этого ребенка.
Я поднимаюсь с колен Маркуса, и хмурюсь в замешательстве.
— О чем, черт возьми, ты говоришь? — Спрашиваю я, глядя на Романа в поисках какой-нибудь поддержки, но ничего не получаю. — Мы спасем этого ребенка, несмотря ни на что. Мы говорим о твоем брате.
Губы Леви сжимаются в жесткую линию, и на мгновение он выглядит несчастным от того, что собирается сказать, но преодолевает это.
— Нет, Шейн. Я знаю, у тебя доброе сердце, но раньше мы думали, что этот ребенок — сын Романа, наш племянник, но это не так. Поскольку выяснилось, что ребенок биологически принадлежит моему отцу, это уже не спасение — это похищение.
Я усмехаюсь.
— С каких это пор вы, ублюдки, испытываете отвращение к похищению людей?
Леви смотрит на Романа, который наклоняется вперед, упираясь локтями в колени и опуская подбородок на руки.
— Я не знаю, императрица. Думаю, сначала нам нужно сосредоточиться на том, чтобы уничтожить Джованни. Остальное приложится. Идти за ребенком — слишком рискованно.
Я встаю и качаю головой.
— Ни в коем случае. Подумай о своем детстве. Этот человек собирается устроить такой же ад и твоему брату, твоей крови. Вы трое нужны ему больше, чем когда-либо. Я дала обещание Фелисити, когда она умирала у меня на руках. Я сказала ей, что буду защищать ее сына, что я спасу его, и пока он остается на попечении Джованни, у меня ничего не получится. Мы будем искать этого ребенка, чего бы это ни стоило. Даже если мне придется делать это в одиночку.
Я пристально смотрю на парней, давая им понять, насколько я серьезна.
— Итак, что мы будем делать? Вы со мной или против меня?
Роман сжимает челюсти.
— Этот ребенок родился в результате обмана и предательства.
— Да, — усмехаюсь я, гнев закипает глубоко внутри меня. — Это так. Женщиной, которую ты любил, на которой хотел жениться, манипулировал и насиловал снова и снова, а вы все трое не знали этого, как и мы все не знали того, что ее держали в пустынных камерах Джованни. Возможно, она лгала тебе, чтобы защитить себя, но она также любила этого ребенка, и поэтому мы обязаны спасти ее ребенка — твоего брата. Я знаю, что тебе больно. Я знаю, что ты надеялся, что этот ребенок станет твоим сыном, но тебе нужно отложить это в сторону, чтобы понять, что важно в жизни. У тебя есть шанс изменить жизнь к лучшему, и, черт возьми, Роман, если ты этого не сделаешь, я не думаю, что когда-нибудь смогу смотреть на тебя так же.
Затем, я разворачиваюсь на пятках и выхожу из комнаты, оставляя парней размышлять над этим, прекрасно зная, что в конце концов они поступят правильно..
20
Холодок проносится по большой гостиной, и я поднимаю голову с груди Маркуса, щурясь в ночь. Огонь едва держится, и я издаю тихий стон, откидывая одеяла и отрываясь от тепла дивана и широкой груди Маркуса.
Сейчас, наверное, около четырех утра. Я действительно не знаю, но что я точно знаю, так это то, что трое парней практически мертвы для этого мира. Несмотря на то, что они не были в