нетронутыми автомобили, полностью укомплектованная кухня, спальни и жилые комнаты. Если бы этот особняк был меньше, возможно, он не дожил бы до наших дней, но сейчас у нас достаточно места, чтобы залечь на дно и составить план уничтожения Джованни ДеАнджелиса… и, черт возьми, если этот план затронет и Джию, то я не буду против.
Естественно, с электричеством в особняке все так же хреново, как и с Джованни, но пока у нас есть еда и вода, мы будем в полном порядке. Хотя, не буду врать, полностью заряженный арсенал, переживший пожар, — тоже бонус.
Мы сидим в темной гостиной, у меня на коленях одеяло, и я прижимаюсь к Маркусу на диване. Леви исчез на единственной уцелевшей кухне десять минут назад, а Роман обыскивает особняк в поисках какой-нибудь зажигалки или спичек, чтобы разжечь огонь перед нами.
Ночь холодная, и хотя мы могли бы разойтись по отдельным спальням, которые выглядят так, будто в них никогда не жили, мысль о разлуке сейчас мне не по душе. Несмотря на то что последние несколько дней мы практически жили друг на друге, я все еще не могу выпустить их из виду. Итак, пижамная вечеринка на диване в гостиной.
Маркус опускается на огромный диван, натягивая на колени толстое одеяло, а его пальцы рисуют маленькие круги на моем плече.
— Ты в порядке? — шепчет он, поворачивая ко мне лицо и прижимаясь губами к моей голове в долгом поцелуе.
Я сжимаю губы в тонкую линию и сильнее прижимаюсь к нему. Прошел всего час с тех пор, как мы вчетвером стояли в обугленном фойе, и я выплеснула свой глубочайший стыд, и с тех пор мальчики ни на секунду не оставляли меня одну. Один из них всегда рядом со мной: поддерживает меня, наблюдает за мной, проверяет, что я не сломалась.
— Я в порядке, — пробормотала я, переводя взгляд на массивный камин прямо перед нами, обнаружив, что в этой темноте мне легче расслабиться.
— Я просто… я бы хотела, чтобы вы, ребята, не знали обо всем этом. Это заставляет меня чувствовать себя… не знаю… немного грязной.
Его тело напрягается рядом с моим, и Маркус без колебаний хватает меня и усаживает на свои мощные бедра, чтобы смотреть прямо мне в глаза.
— Послушай меня, Шейн Мариано, — требует он, беря меня за подбородок и удерживая мой взгляд, пока мои руки опускаются к его талии, запутываясь в мягкой ткани его футболки. — В тебе много чего есть. Когда мы впервые схватили тебя, ты была невинна…
— Невинна? — Я усмехаюсь, обрывая его. — Вряд ли я была невинна. Я позволила тебе заковать меня в цепи и трахнуть рукояткой ножа, и, если я правильно помню, я умоляла о большем. Вряд ли это кричит о невинности.
Маркус ухмыляется.
— Нет, ты права. Ты определенно не была невинной, но ты точно была другой, более мягкой версией той женщины, которой ты являешься сейчас. Ты прошла через ад, и да, кое-что из этого было нашей виной. У тебя есть шрамы, которые не должна носить ни одна женщина, и такие кошмары, которые напугали бы даже самого дьявола. Ты свирепая, преданная, разрушительная и чертовски великолепная во всех отношениях. Мне и моим братьям еще никогда так не везло, до того как мы встретили тебя. Ты снова сделала нас целыми и дала нам цель, когда мы были на грани того, чтобы сдаться. Ты много кто, но грязная — не входит в это число.
Я отвожу взгляд: его слова в равной степени распространяют тепло по мне, но в то же время заставляют меня чувствовать холод и опустошенность.
— Да, — настаиваю я, беря его руку и кладя ее себе на бедро. — Но когда ты касаешься меня здесь, я представляю только его руку. Когда ты наклоняешься ко мне, я вспоминаю, как он прижимался к моему телу. Мне так страшно, что когда я наконец снова почувствую тебя внутри себя, я точно знаю, что пронесется у меня в голове, и ничто не сможет избавить меня от этого грязного чувства. Я знаю, что ты не видишь меня такой, никто из вас не видит, но я не могу не чувствовать этого. Когда я с вами, ребята, я добровольно отдаю свое тело, но с ним… он украл его и надругался над ним, как будто имел на это полное право, и тело, которое я получила обратно, не ощущается как мое собственное… больше нет.
Маркус проводит пальцами по моему лицу, откидывая волосы назад, и я откликаюсь на его прикосновение, желая, чтобы он избавил меня от этой боли.
Слезы угрожают пролиться, когда я поднимаю взгляд и снова встречаюсь с его взглядом.
— Я не знаю, как я смогу снова отдаться вам, ребята, не чувствуя… этого.
Рука Маркуса скользит по моему лицу, а затем обвивается вокруг моей шеи сзади и притягивает меня к себе. Он нежен и дает мне возможность отстраниться, если мне это нужно. Но я соглашаюсь, потому что близость с ним, как и с любым из них, — единственное, что не дает мне рассыпаться на части.
Я принимаю руки к его сильной груди, а мой лоб опускается на его.
— Ты же знаешь, что я люблю тебя, правда? — спрашивает он. — Ты — весь мой гребаный мир. Нет такой чертовой вещи, которую я бы не сделал, чтобы сделать тебя счастливой. Я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе снова почувствовать себя комфортно в твоем собственном теле. Если это означает не прикасаться к тебе или спать в разных кроватях — тогда я сделаю это. Только скажи, детка. Я не собираюсь давить на тебя, и ты должна знать, что Роман и Леви тоже не будут. Мяч на твоей стороне, и мы не хотим, чтобы ты боялась говорить о том, что тебе нужно, потому что ты слишком озабочена тем, чего хотим мы. Ты понимаешь меня, Шейн? Все, чего мы хотим во всем этом гребаном мире, — это увидеть, как ты восстанешь, как феникс, и получишь все, чего заслуживаешь, и даже больше.
У меня вырывается тихий вздох, и я чуть приподнимаю подбородок, чтобы почувствовать, как мои губы прижимаются к его губам. Я нежно целую его, его слова значат для меня больше, чем он когда-либо сможет понять.
— Я тоже люблю тебя, — шепчу я, прижимаясь к его губам.
Между нами наступает тишина, каждый из нас просто живет моментом нахождения в объятиях друг друга, пока я наконец не возвращаюсь на его