Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но запомните, джентльмены, в любом случае слухи — товар, который заранее подмочен. Возьмите последний скандал с банкротством строительно-подрядных компаний «Голь и Ко« и «Ли Хэ Пин»! Расшумелись об их контрактах до самого Бангкока, взяли денежки за раздутые акции и оставили простачков с бумажками... Детская игра... Приехали, джентльмены!
Бэзил постарался запомнить названия компаний. Истории казались забавными. На обратном пути из Джакарты стоило покопаться. Он снова вспомнил Севастьянова и решил позвонить в торгпредство утром перед отлетом.
Барбара покидала такси последней, и Бэзил протянул ей руку. Она не отпускала ладонь, пока проходили вестибюль гостиницы «Холидеи инн», узкий и длинный, заполненный людьми. Ее рука была сухой и прохладной.
Высокая китаянка, кивнув по-приятельски Барбаре, раздала кожаные книжки меню.
— Мисс Чунг, — сказала она. — Подождите минут десять, пожалуйста. Ваш столик готовят поближе к камину. Хорошо?
— Камин здесь? — спросил Бэзил.
— Один мой знакомый начинал карьеру со съемок на кинокамеру горящего очага для показа на рождество в Сайгоне, — ответила Барбара. — Это еще в эпоху почтенных вентиляторов! Самый ходовой товар в тропиках — овеществленное чувство ностальгии... А для местных атрибуты метрополии — проявление стиля... Рутер, почитай-ка нараспев гастрономическую поэму из своего меню...
Малиновый смокинг заслонил свет торшера. Белая перчатка официанта описала приглашающий круг в сторону ресторана.
Зал оказался заставлен диванами белой стеганой кожи, между которых светились с невидимых в полумраке столешниц язычки пламени на фитилях, плавающих в рюмках с цветной жидкостью. В центре ледяная лошадь, едва начавшая оплывать, топтала блюда с салатами, мясным и куриным карри, колбасами, кашами, гарнирами, грудами золотистых ломтиков картошки. За металлической выгородкой словно на сцене кукольного театра высвеченная оранжевым кухня озарялась всполохами пламени под сковородкой.
Официант по винам навис над Бэзилом. Голова человека в зеленой венгерке почти исчезала в полумраке, наверное, он был негром. Золотая чашка свисала на золотой цепи с исчерченной шнурами груди.
— Я могу покапризничать в пределах разумного, Ден? — спросила его Барбара.
— «Ночь Святого Георгия» восьмидесятого года, мисс Чунг?
Рутер подмигнул Бэзилу. Барбара приметила.
— Хорошо, ну хорошо... Я порываю со снобизмом, Рутер...
— Простите, мисс Чунг? — сказал Ден.
— С вином решено, Ден.
Между копченой рыбой, с которой шкурка сходила сама, и бараниной, над которой стоял синеватый нимб прогоравшего коньяка, по заказу Рутера квартет сыграл «Подмосковные вечера». Когда филиппинец сунул было рябому гитаристу кредитку, музыкант покачал головой.
— Мы ведь оба филиппинцы, Рутер, и давно знаем друг друга, — сказал он. — Вот если у джентльмена из Москвы найдется русская монетка...
У Бэзила имелась. Несколько металлических рублей и полтинников он держал в кармане всегда. Он протянул монету музыканту.
— И для нас найдется? — спросила Барбара.
Бэзил высыпал кругляки на скатерть.
— Мой гонорар, — сказал Рутер, отобрав рубль и полтинник. — By, друзья, мне пора... Задача третьего лишнего выполнена, приличия соблюдены... До встречи, Бэзил! До завтра, Барбара!
Он подмигнул с широкой, почти детской улыбкой, не вязавшейся с грубоватым лицом.
— Сейчас будет звонить из вестибюля в Манилу жене, — сказала Барбара. И добавила почти без паузы: — Скажи, Бэзил, ты — агент КГБ? Я... я в том смысле, что работа есть работа и не важно, какая она. Мы же «профи». Высшая моральная заповедь, я считаю, безупречная, красиво и технично выполненная работа... Тебе трудно говорить со мной как с другом?
— Нет, Барбара, я не агент КГБ...
— Как же объяснить метаморфозу? Во Вьентьяне в шестидесятых ты работал метеорологом? В русской бригаде, помогавшей лаоссцам по линии всемирной метеорологической организации, так ведь? Потом объявился в тех же краях как журналист... Еще... свободен и независим в контактах... Обычно русские скованны... У тебя, значит, есть полномочия.
Выходило, она пропахала информацию о нем. Пятнадцать лет работы в этих краях — пятнадцать лет, и накопилось достаточно всякого для закладки его досье в банк компьютерных данных. Допустим, принадлежащий ее «Стрейтс тайме».
— И все же я не агент не важно чего и кого, — сказал Бэзил. — В шестидесятых был молод, хотелось путешествовать и писать. Но кто бы нанял, какая газета рискнула бы? Я был безвестен. Работа с метеорологами переводчиком дала возможность написать потом книгу. Другой разговор, чего стоило ее издать. Потом меня наняли... Газета. Вот и все. А мои полномочия — вера в добро и людей, даже таких изверившихся, как ты, Барбара.
— Даже ваших главных партнеров — американцев?
— Ты, что же, американка?
— Одно время всерьез подумывала переехать...
Глаза у нее вдруг сделались влажными.
Очень осторожно Бэзил спросил:
— Тебя обижают здесь?
— Ты, верно, хочешь, чтобы я пригласила тебя к себе?
Опять тревожно и щемяще отозвалось это в нем.
В такси молчали.
Когда шины защелкали по брусчатке Изумрудного Холма, она сказала:
— Так хорошо, когда двое молчат...
— Спасибо, Барбара, за этот вечер.
— Как звучит по-русски?
Бэзил сказал. Она не повторила.
Ее дом сжимали старинные двухэтажки. Над входом неоновая лампа освещала алтарь предкам. Сероватый дракон- чик — струйка фимиама — пытался сорваться и улететь с дотлевавшей жертвенной палочки, вонзенной в горшочек с землей перед алтарем.
Ветер, продувавший переулок, совсем как где-нибудь на окраине в Москве июльской ночью — прохладный и пахнущий листвой, перебирал космы воздушных корней баньянового дерева.
Барбара поцеловала его в губы.
— До свидания, Бэзил. Позвони на обратной остановке из Джакарты.
В обшарпанной кофейне «Стрэнда» он заказал чай. Пил безвкусную тепловатую жижу и заполнял дневничок. Двое индусов за соседним столом, возле которых томился официант с бутылкой виски, кричали, перебирая цены на мануфактуру.
Бэзил жирно подчеркнул в блокноте названия «Голь и Ко» и «Ли Хэ Пин», довольный, что сохранил их в памяти. Сделал пометку — «Поговорить с Севастьяновым».
ОБЕЗЬЯНКА В ХВОЙНОМ ЛЕСУ
1
На зарешеченной веранде полицейского участка Лумпини рев моторов с улицы Радио, единственной в Бангкоке обсаженной деревьями, глушил разговоры. Сержанты-следователи и посетители почти орали за узкими столиками.
Капитан Супичай протиснулся в узкую дверцу камеры для допросов. Высокий парень в джинсах и вязаной тенниске, усевшись на стол, накручивал диск довоенного телефона, цепляя его мотоциклетным ключом зажигания. Локоть парня украшала цветная татуировка — горбившийся боров всаживал клыки в красавицу.
Звонил лейтенант Випол, на встречу с которым Супичай приходил, если возникала необходимость, в этот участок. Лумпини называлась индийская деревня, в которой родился Будда. Так же назывался главный парк Бангкока с фонтанами, озером и часовой башней по другую сторону улицы Радио. Соответственно и полицейский участок обозначали — «Лумпини».
Випол, работавший скрытно, в штатском, намеренно попадал в полицию, а появления Супичая в форме на любом участке выглядели повседневностью.
Капитан кивнул, давая понять, чтобы Випол спокойно завершал телефонные заботы. Скорее всего, звонил жене в универмаг «Сентрал» и договаривался встретиться в доме свиданий на Петбури-роуд. Такова полицейская жизнь в подполье...
Супичай включил телекамеру слежения за заключенными. Подкрутил зум, приблизил на мониторе лица. Надзиратель в фуражке и трусах черпаком бросал из ведра липучий рис в протянутые сквозь решетку миски. Капитан почти ощутил удушливый от жары, пота и запаха пресной каши воздух... Знакомых не попадалось.