Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наискось всего листа шла надпись жирным фломастером:
«Уважаемый господин Дж. Пиватски, препровождаю настоящую копию по просьбе моего подзащитного и клиента Ф.-Д. Доэла экспресс-почтой, расходы по которой оплачены здесь, во Франции. Надеюсь, что она попадет к Вам одновременно с Вашим возвращением в Сингапур. Искренне Ваш и проч...»
Выходило, что почти что из дверей номера «Хилтона», расставшись с Пиватски, бородатый улетел в Париж. И не сказал, какую бомбу туда повезет. Кто там кого дурил? Вот тебе расплата за самоуверенность. Такая же, как у Нугана Ханга.
Джефри уткнулся лицом в бумагу.
В небе, в бою все казалось слишком медленным: самолет не тянул, еле ползли трассы из скорострельной пушки, ракета не дотягивалась до вражеского истребителя... Красно-синий пунктир снарядов между тем быстро приближался к его, Джефри, бомбардировщику, и не оставалось ни физических, ни технических возможностей разминуться с настигающим жалом, пока оно само по себе, надломившись, не отклонилось куда-то вниз.
...Лифт, наконец, пришел.
Джефри ворвался в квартиру, схватил портного за красиво повязанный — с ровной складкой под узлом — галстук и затянул шелковую, жирную на ощупь материю до кадыка на тощей шее.
Сведенные от страха в овал тонковатые губы посинели.
— Джефри? Это ты, Джефри?
Голос Ольги из спальни был дребезжащим, срывавшимся на фальцет.
Джефри отпустил глотку портного. Сквозь кашель, высовывая свернувшийся в трубку язык, портной оправдывался.
— Господин Пиватски... сэр... Леди велела мне переодеться в пижаму, лечь рядом и слушать ее произведения... Иногда она рыдала над ними! Вот и все, вот и все, сэр... Вы предупреждали меня о таких состояниях, и я помнил ваши рекомендации потакать в таких случаях всему, сэр. И я отнюдь не считаю, что это всему — именно все. Отнюдь нет!
Джефри вошел в спальню и уткнулся в колени Ольги, тревожно привставшей на кровати.
И все отошло, отошло и не существовало, кроме вот этого, дорогих и единственных коленей женщины, в теле — или душе? — которой нарывал какой-то недуг, говоривший ее языком и совершавший свои собственные поступки.
— Я посетил твою родину, Ольга, — мягко сказал Джефри в колени жены.
Вряд ли она могла правильно оценивать теперь то, что он ей говорил. Но в таких случаях Джефри держал себя неизменно так, будто ничего особенного не происходило, как в обыкновенных обстоятельствах. Он был уверен, что, если вести себя с больной именно так, ее душевное здоровье возвратится...
Зазвонил телефон.
Ольга сняла трубку и протянула.
Повернувшись так, что щека продолжала лежать на ее коленях, Джефри вяло спросил:
— Кто это? Алло...
— Бруно говорит, старина Джеф... Слава всем богам и привидениям! Клео сказал, что ты три часа с лишним в Сингапуре...
«Знает о встрече с Нуганом Хангом или нет? — подумал Джефри.
—... контора молчит, твой аппарат дома разговаривает посторонним мужским голосом, ха-ха-ха-ха! Я уж намеревался запустить в розыск ребят из «Деловых советов и защиты».
«Значит, знает», — решил Джефри.
— На меня налетел Нуган, старина Нуган в аэропорту
Ему понадобилось выговориться... Потом подвернулся озлобленный таксист.
— Китаец? — спросил Бруно заинтересованно.
— Китаец. А в чем дело?
— Да так... Дня три советую не пользоваться этим видом транспорта. Таксисты-китайцы будут злющими! Ха-ха!
— Ты хочешь меня видеть сейчас?
— Нет. Завтра вечером. После полуночи. Ты ведь привез слишком много новостей, чтобы выслушивать их в спешке...
— И в основном недобрых, Бруно. Есть загадочные... Итак, в полночь у тебя в «Индо-Австралийском»?
— Опять нет. В помещении восемь-эй здания «Банка четырех океанов» напротив причала Клиффорда. Воспользуйся лифтом четыре. Нажмешь кнопку «включение переговорного устройства», и тебя поднимет на нужный этаж к нужному месту... И подальше от таксистов- китайцев! Ха-ха... Присмотри сикха...
Пошли сигналы отбоя.
В отличие от Клео и Ханга Бруно пребывал в прекрасном настроении. В отличие от Джефри тоже.
4
Бэзил Шемякин обошел клетку с зеленым попугаем, цеплявшимся за прутья членистыми когтями. Птицу выставили подальше от чада из ремонтной мастерской автопокрышек, примыкавшей к гостинице «Стрэнд». Напротив, на карнизе брошенного двухэтажного дома без стекол с китайской надписью по торцу «Медицинский центр» раскачивались кусты, растущие из трещины в кирпичной кладке. Ветерок набирал силу на сквере Брас-базар с биржей велорикш. За сквером белел викторианский особняк национального музея, подле которого на скамье у светофора корчились похожие на водолазов фигурки из папье-маше, выставленные на обозрение просвещенных прохожих корейским скульптором.
Китаяночка в шортах и чулках — крик сингапурской моды — обогнала, оставив горьковатый запах духов. В Юго-Восточной Азии их аромат на улице уловим в одном городе и в одном месте. На Орчард-роуд. Затянутая ли туманом, под моросящим дождичком, залитая ли солнцем, при свете дня или в оранжевой мути искусственного освещения ночью главная сингапурская магистраль напоминала Бэзилу Сочи, хотя внешнего и иного сходства нет и не будет. Просто Сочи в его жизни оказался первым зеленым и чистым городом в России, Сингапур — в Азии.
В Сочи Бэзил с отцом ездили через год после возвращения из эмиграции.
Удивительно, как Россия походила на Харбин, где родилась и умерла мама, никогда ее не видавшая. Она была из семьи паровозного машиниста на Китайской восточной железной дороге. Отец же — пришлым, ушедшим за кордон , когда обокрали на владивостокском вокзале после полугора месяцев пути из Смоленска. Ни работы, ни денег на русской стороне найти не удавалось, примкнул к контрабандистам. Без документов ждал бы лагерь.
В канун прихода советских войск отец работал в подполье, связанном с разведкой 6-й танковой армии генерала Лучинского. Мама заболела пневмонией, пенициллина не достали, и она умерла в день капитуляции Квантунской армии. Василия, переименованного в шанхайском пансионе для малоимущих эмигрантов в Бэзила, отец перевез в 1950-м в Куйбышев. И теперь, когда ему больше лет, чем отцу во время переезда из Китая в Россию, он снова, в который раз, далеко от нее и Сингапур напоминает Сочи... Бэзил не раз спрашивал себя: скучает ли по дому? В сущности, он не представлял, что значит — дом. Родное место, куда хочется вернуться?
Отец намеревался осесть на пригородной станции Безымянка в Куйбышеве. На второй день учебы в шестом классе учительница английского языка, который она плохо понимала, хотя Бэзил тщательно, как учили в шанхайском пансионе, выговаривал слова, отвела новичка к директору. Оба выспрашивали: где выучился английскому? Наказ отца был строг: ни под каким предлогом и никому не сообщать о минувшей эмиграции. Это снимало ответственность, и Бэзил равнодушно относился к неясным намекам допрашивавших.
Вечером он рассказал о допросе отцу.
Они сели в трамвай, ходивший от Безымянки в Куйбышев, а в городе пересели на другой, до вокзала. В Москве на квартире генерала Лучинского домработница им сказала, что генерал в настоящее время помирает от ран в санатории имени Фрунзе в Сочи. Когда они добрались туда, он еще был жив. Отец сидел у Лучинского в палате, а Бэзил купался в Черном море.
В санаторской подсобке прожили два дня, на третий вернулись в Москву, насовсем. Отец гордо сказал, что Лучинский помог устроиться с пропиской и на работу в столице.
Бэзил не раз давал себе слово поехать в Барсуки Смоленской области, откуда отец когда-то отправился во Владивосток, а докатился до Харбина. Теперь, на Орчард-роуд, снова подумал об этом. «Москвич», наверное, придется оставить на шоссе, грязь будет непролазная, поскольку отпуск предполагался в конце сентября. Про родственников отец ничего не сообщал...
До встречи с Барбарой оставалось больше двадцати минут. Бэзил нырнул в подвальчик забегаловки «Макдональда». Замученный работой китаец с серыми мешочками под глазами, кидая синие сингапурские доллары в ящик кассового аппарата, принял заказ на банку «колы» и картонку с ветчинным сандвичем. На экране телевизора солдат колотил каской какого-то араба, который просяще гладил его лицо ладонью... Давали новости.