Читать интересную книгу Укради у мертвого смерть - Валериан Скворцов

—   Другими словами, вы советуете, мэтр, попытаться ула­дить беспокоящую проблему непосредственно с теми, кто причастен к... к исчезновению восемнадцати миллионов. Скажем, с Клео Сурапато?

—    Если появятся доказательства его причастности... До­кументальные сомнительны... Но вот из его уст... И ни в коем случае не свидетели, которые еще и вас же оболгут! Будьте осторожны... Продумывайте каждый новый шаг...

Домой Севастьянов шел долго.

С сумерками огни в Сити не полыхали, как в остальном городе. Их гасили. Приглушенные неоновые надписи опове­щали о названиях компаний и банков с мировой известно­стью. Из окон дома конгрессов неслось мощное хоровое пе­ние. Наверное, шла спевка профсоюзной капеллы.

Он отрицательно помотал головой на приглашающий кивок старичка рикши, развалившегося на сиденье трехколески. Махровое полотенце, прихваченное бельевыми при­щепками, свисало с руля. Прикрученный к раме приемник передавал известия на китайском. Севастьянов разобрал фразу о готовящейся забастовке таксистов.

В забегаловке на Форт-Кэннинг-роуд перехватил обжига­ющей куриной лапши. Пока ел, мысленно сочинял письмо Оле.

У подъезда дома на Патерсон-роуд Севастьянов натолк­нулся на бухгалтершу с двумя коробками с японскими маг­нитофонами. Взял одну, чтобы помочь. Вздыхая, Мария Фо­минична сообщила:

—     Во второй половине дня торгпред вас искал... Я ведь послезавтра уезжаю, и следующую зарплату выдавать будете вы. Утром покажу, как заполнять ведомости...

Севастьянов кивнул.

В конторе на шестнадцатом этаже зеркального небоскре­ба у пересечения Телок-роуд и Шентон-вэй адвокат Ли не­торопливо досматривал «советское досье». Последним лис­том Сулачана подшила ксерокопию финансовой колонки «Стрейтс тайме»:

«Компания «Лин, Клео и Клео» готовится заработать в ближайшее время честные пять миллионов. Нет, лучше ска­жем так: честные пять миллионов на бесчестном черном рынке. Она покупает у частного коллекционера величайшую реликвию. Деревянный позолоченный кулак, венчавший не­когда древко знамени китайских повстанцев, называвшихся «боксерами». Бесценную вещь увезли как трофей в Герма­нию. Возвращение в Азию сопровождалось увеличением це­ны боготворимого куска дерева в несколько раз с каждой милей. Чтобы в конце пути выразиться в миллионах, кото­рые сейчас, попав в качестве выручки за это произведение искусства из нечестных в честные руки, становятся, в свою очередь, честными.

Стоит ли писать об этом случае? Видимо, стоит. Хотя бы потому, что вокруг нас становится больше и больше нажи­тых на черном рынке денег. Денег, которые боятся дневного света. Так сказать, в надвинутой на глаза шляпе. Пугливые, нелегальные деньги, которые ищут обходные пути, чтобы стать вполне достойными. Хотя бы через приобретение ис­торических ценностей...

... «Лин, Клео и Клео» заплатила за позолоченный кулак как раз акциями «Голь и Ко» и «Ли Хэ Пин». При этом, щадя витающего в мире чистого искусства бывшего владельца приобретенного раритета, помогла ему через одного парня уже сбросить эти акции. То, что акции сбрасывал неведомый рынку искусствовед, ввело в заблуждение обычно насторо­женных маклеров. Они зеванули начало атаки. И кусок исто­рического дерева, и деньги, вырученные, по существу, за клочки бумаги, то есть акции «Голь и Ко» или «Ли Хэ Пин», в авуарах «Лин, Клео и Клео». На самых законных основани­ях. И мы их поздравляем!»

— И мы их поздравляем... ем... и-е-ем, — дребезжаще про­пел Ли на мотив «Алеет Восток». — И себя-я-я ... то-о-о-же!

Ли выдвинул ящик письменного стола.

Полистал папку с документами, в работе с которыми его опыт и способности давали максимальную отдачу.

Ногтем мизинца провел по списку, озаглавленному «Объекты политической символики. В розыске».

Под номером сорок четыре значилось: «Позолоченный деревянный кулак. Крепился на древке знамени. Захвачен германским отрядом, вывезен в Берлин. До 1945 года в им­перском музее. Отправлен с другими ценностями в неизве­стном направлении. Оккупационными властями США, Британии и Франции не заявлялся».

—      Разыскался... разыскался. Совсем рядом. На Кэйрн- хилл. В квартирке... квартирке, — пробормотал удовлетво­ренно старик.

Посидел, откинувшись на спинку кресла, с закрытыми глазами.

Встрепенувшись, набрал пятизначный номер. Прави­тельственный, в официальных справочниках не публикуе­мый.

—    Дружище Генри, — сказал в трубку, — тут старый Ли, нуда... Нет, это личный звонок... Санитарные старания вол­чищи Клео Сурапато по уничтожению слабых, создается впечатление, распространились за пределы его собственного леса. Выявлен международный интерес к ним. Думаю, выкристаллизовывание этого интереса позитивно... Да, начи­нает страдать закон. Клео обнаглел... Спасибо... Верно, Доуви скоро выходит из-за решетки. Ха-ха!

Повесив трубку, записал иероглифами на листке за­втрашних забот: «Вызвать бакалавра Ван Та, фотография кулака, 4 часа пополудни».

Как по-отечески благожелательно удалось держаться с русским Севастьяновым! Огромный рынок, неисчерпаемые интересы... Удовлетворяло и то, что не высказал вертевший­ся на языке совет васильевскому выкормышу: двух врагов иметь лучше, чем одного.

2

Бойкий гид-тамил в брюках не шире рукава сорочки, пристукивая о паркет штиблетами с загнутыми носами, ста­рался перекричать гудение голосов в переполненном холле гостиницы «Раффлз».

—     Ребята! Тут обитали Чарли Чаплин, Морис Шевалье, балерина Павлова... Словом, те самые персоны, чьи имена вы находите в регистрационных книгах гостиниц «Клэридж» в Лондоне, «Ритц» в Париже, «Палас» в Сен-Морице или «Пьер» в Нью-Йорке. Тут принимал доктор Серж Волков, который пересаживал гланды обезьян стариканам. А что ка­сается этого... как его... парня Чаплина, то в порту, когда он сходил с парохода, китайцы-кули встретили его аплодис­ментами, сложив на пару минут тюки с грузами на причал... Но вернемся к этому месту! Здесь, в «Раффлз» вы видите теперь иных гостей в трусах и майках и не удивляетесь. А в те времена вечерние туалеты, хотя ближе к ночи кое-кто и прыгал, не сняв фрака, в фонтан, считались строго обяза­тельны. Более того, когда в субботу...

Тамил в ужасе закатил глаза, показав желтоватые белки.

... шестого декабря сорок первого года директор информа­ционной службы колонии Роб Скотт, сопровождавший ин­донезийскую принцессу, проведшую вечер у губернатора, пригласил ее на фокстрот, оркестр «Раффлза» прекратил иг­рать. Азиатцам он не исполнил бы и полноты! И что вы думаете? Бог есть! На следующий день в воскресенье седь­мого декабря японский летчик бросил первую бомбу на Син­гапур...

Строй туристов ринулся на выход из последнего колони­ального реликта гостиницы — Пальмового дворика, в кото­ром приличным дамам и господам полагалось тянуть фир­менный коктейль заведения «джинслинг» за раставленными на траве опереточными столиками с мраморными столеш­ницами.

Рутер Батуйгас, игнорируя снобистское негодование на лице официанта, почти вырвал из руки в нитяной перчатке заказанный стакан пива. Развязно сказал:

—   Спасибо, братец.

—   Спасибо, сэр, к вашим услугам, сэр, — ответил ехидно братец и неторопливо удалился с видом, будто вместо чаевых подложили мокрицу.

В Маниле таких заведений, где бы маниакально берегли колониальные традиции, не оставалось, хотя и помнили чу­дачества подревнее, еще испанских конкистадоров. Рутер не любил Сингапур, он вообще недолюбливал все бывшее анг­лийское. Как, впрочем, и начальник, Бруно Лябасти, появив­шийся в стеклянных дверях Пальмового дворика. Лицо, воз­можно от одеколона, разрумянилось, отчего глаза казались еще голубее.

Встав со стула обменяться с Лябасти рукопожатием, Ру­тер боковым зрением отметил, что официант наблюдает за ними от стойки.

—      Начало в десять вечера, Рутер, — сказал Лябасти. — Интервалы в пятнадцать минут. Ни минуты туда-сюда. В час тридцать конец, а в час тридцать пять оповещаешь меня об этом.

—   Каким образом, сэр?

Подошедший принять заказ официант наклонился к Ля­басти. Обращение «сэр» показало ему, кто — хозяин. Он поч­ти повернулся к филиппинцу спиной. В старые добрые времена нижестоящих за столик с собой не брали. А нижестоящие не позволяли себе распивать в таких местах бочковое.